Ежели читатель припомнит мои сношения с французским посланником в Венеции, то почтёт вполне естественным, что первою моею мыслью было обратиться к нему, тем паче он занимал высокое положение, а я знал его достаточно, дабы надеяться на вспомоществование.
Догадываясь заранее, что монсеньор всегда занят, я, заготовив письмо, на следующий же день явился во дворец Бурбон и отдал оное швейцару с присовокуплением моего адреса. Большего не требовалось, и я удалился.
Между тем везде, куда бы я ни приходил, надобно было рассказывать о моём бегстве из-под Свинца. Это превратилось уже в повинность, не менее тяжкую, чем сам побег, ибо даже в кратком изложении требовалось на это не менее часа. Но положение моё вынуждало угождать любопытствующим, дабы возбудить в них интерес к моей персоне.
Ответ на мою записочку не замедлил. Я получил небольшое письмецо, в котором содержалось приглашение на два часа пополудни. Легко догадаться, что я не запоздал и был принят Его Превосходительством с величайшей любезностью. Г-н де Берни изъявил своё удовольствие видеть меня победителем, равно как и иметь возможность быть мне полезным.
Я сказал г-ну де Берни, что известные ему со слов нашей приятельницы обстоятельства моего бегства из-под Свинца совершенно ложны, и я возьму на себя смелость изложить оные на бумаге и во всех подробностях нарочно для него. Он просил не забыть об этом обещании и одновременно с самым любезным видом вложил мне в руку свёрток со ста луидорами, присовокупив, что подумает о моих делах и незамедлительно известит меня, как только у него будет что сказать мне.
Снабжённый достаточными средствами, я сразу же занялся своим гардеробом и после необходимых покупок принялся за дело, так что уже через восемь дней смог послать моему щедрому покровителю историю моего бегства с просьбою употребить её по его усмотрению для того, чтобы заинтересовать в мою пользу всех влиятельных особ.
Через три недели министр призвал меня и сообщил, что говорил обо мне с синьором Эриззо, венецианским посланником, и сей последний ничего противу меня не имеет, но, не желая ссориться с инквизиторами Республики, принимать меня не будет. Отнюдь в нём не нуждаясь, я нисколько не был огорчён этим обстоятельством. Затем г-н де Берни рассказал, что представил мою историю маркизе де Помпадур, которая вспомнила обо мне, и он обещал при первой же оказии представить меня сей могущественной даме.
— Вы можете, любезный Казанова, — присовокупил Его Превосходительство, — представиться господину де Шуазелю и генеральному контролёру де Булоню. Вас благосклонно примут и, употребив немного здравого рассудка, вы придумаете, как извлечь для себя пользу из сего последнего. Изобретите что-нибудь для увеличения королевских доходов, избегая сложностей и пустой игры воображения. Если то, что вы напишете, будет достаточно кратким, я скажу вам моё мнение.
Ушёл я от министра удовлетворённый и исполненный благодарности, но в чрезвычайном недоумении касательно изыскания новых доходов для короля. У меня не было ни малейших сведений по финансовой части, и я понапрасну истязал воображение. Всё, что возникало в моей голове, не выходило за пределы тех же гнусных и бессмысленных налогов. Повертев подобные мысли так и сяк, я отбрасывал их.
Первый визит был к г-ну де Шуазелю. Он принял меня за туалетом, занятый писанием бумаг, в то время как камердинер причёсывал его. Он оказался столь любезен, что несколько раз прерывал свои занятия вопросами ко мне. Однако когда я отвечал, Его Превосходительство продолжал дела, как будто никого тут и не было. Весьма сомнительно, чтобы он мог уследить за моими рассуждениями, хотя иногда вроде бы и удостаивал меня взглядом, но, очевидно, его глаза и мысли сосредоточивались на разных предметах. Впрочем, при столь странной манере принимать посетителей, по крайней мере меня, г-н де Шуазель был человеком большого ума.
Закончив своё писание, он обратился ко мне на итальянском языке и, сказав, что г-н де Берни отчасти рассказывал ему о моём бегстве, присовокупил:
— Объясните мне, как вам это удалось.
— Монсеньор, такой рассказ довольно продолжителен, а мне кажется — Ваше Превосходительство весьма заняты.
— Расскажите вкратце.
— Сколь бы я ни старался, мне надобно два часа.
— Подробности можно отложить до следующего раза.
— В моей истории интересны только подробности.
— При желании всё можно укоротить, нисколько не упуская интереса.
— Хорошо. С моей стороны было бы невежливо всё время отказываться. Я могу сказать только, что инквизиторы Республики заперли меня под Свинец; что через пятнадцать месяцев и пятнадцать дней мне удалось пробить крышу; что через слуховое окно, преодолевая тысячи препятствий, я проник в канцелярию и взломал там двери, а после сего подвига вышел на площадь Св.Марка, оттуда к причалу и на гондоле достиг материка. Затем я направился прямо в Париж и теперь имею честь свидетельствовать Вашему Превосходительству моё нижайшее почтение.
— Но... Что значит Свинец?
— Монсеньор, для объяснения надобно не менее четверти часа.
— Как вам удалось пробить крышу?
— Рассказ об этом займёт полчаса.
— Почему вас арестовали?
— Это долгая история, монсеньор.
— Может быть, вы правы, и всё дело в подробностях.
— Об этом я имел честь заметить Вашему Превосходительству.
— Сейчас я должен ехать в Версаль, но мне будет приятно иногда видеть вас у себя. А пока, господин Казанова, можно подумать, чем я могу быть вам полезен.
Я был почти оскорблён тем, как г-н де Шуазель принял меня, но последние слова его и особливо дружественный их тон помогли мне успокоиться.
Я вышел от него хотя неудовлетворённый, но и без досады.
От сего вельможи отправился я к г-ну де Булоню, который оказался прямой противоположностью герцога, как в отношении манер, так и одеяния. Он принял меня с чрезвычайной любезностью и начал комплиментом по поводу уважения ко мне аббата де Берни и особливо к способностям моим по части финансов. Я понимал, что никакая другая лесть не могла бы быть более безосновательной и лишь с трудом мог удержаться от смеха. Добрый мой гений хранил меня.
Рядом с г-ном де Булонем сидел старик, все черты которого были отмечены печатью благородства и возбуждали во мне истинное почтение.
— Изложите ваши соображения, — обратился ко мне генеральный контролёр. — Запиской или же устно, как вам будет угодно. Я вполне расположен принять ваши мнения. А это господин Пари дю Вернэ, которому надобно двадцать миллионов для его военной школы. Дело касается того, как добыть эти деньги, не отягощая государство и не залезая в королевскую казну.
— Сударь, один Бог обладает способностью творения.
— Однако же, не будучи Богом, я иногда кое-что создавал, — вступил в разговор г-н дю Вернэ. — Впрочем, времена сильно переменились.
— Конечно, всё намного усложнилось, — согласился я, — но, несмотря на трудности, у меня в голове есть одно дело, которое может дать королю сто миллионов.
— А во сколько это обойдётся ему?
— Только лишь расходы на взимание.
— Значит, сии деньги должна доставить вся нация?
— Да, но вполне добровольно.
— Я знаю, о чём вы думаете.
— Сие весьма удивительно, сударь, ибо я никому не сообщал о своих соображениях.
— Ежели вы свободны, сделайте мне честь отобедать завтра у меня. Я покажу вам ваш проект, который почитаю превосходным, но, по моему мнению, ему противостоят непреодолимые трудности. Однако же мы поговорим о нём. Вы будете?
— Почту для себя за честь.
— Очень хорошо, я жду вас в Плэзансе.
Когда собеседник мой откланялся, г-н де Булонь принялся восхвалять таланты и порядочность сего старца. Он был братом г-на де Монмартеля, коего молва выдавала за отца маркизы де Помпадур, ибо он состоял любовником мадам Пуассон одновременно с г-ном Ле Норманом.