— Совершенно верно, в моём портфеле всегда приготовлено билетов ценою в несколько тысяч.
— Прекрасно, я тоже возьму на тысячу экю.
— Как вам угодно. Соблаговолите спуститься в мой рабочий кабинет и выбрать номера.
— О, это для меня безразлично, выдайте мне любые по вашему усмотрению.
— Охотно, выбирайте вот из этих.
Он взял на три тысячи франков и попросил бумаги, чтобы написать расписку.
— Зачем же расписку, господин аббат? Я продаю свои билеты только за наличные.
— Но вы можете не сомневаться, завтра же вся сумма будет у вас.
— Я и не сомневаюсь, но в таком случае билеты станут вашими только завтра.
Чувствуя, что со мной ничего не получается, аббат повернулся к Тиретте и на ломаном итальянском языке предложил представить его мадам Ламбертини, вдове папского племянника. Подобное родство возбудило во мне любопытство, и я ответил, что мой друг и я принимаем приглашение.
Мы поехали к племяннице святейшего отца на улицу Кристины и, поднявшись в апартаменты, увидели женщину, которой, несмотря на все её старания выглядеть моложе, я дал бы не менее сорока лет: несколько худощавая, с красивыми чёрными глазами, прекрасной кожей, живая, всё время смеющаяся, она ещё могла вызвать мимолетное желание. Я быстро освоился с ней и, послушав её щебетание, сразу же понял, что она совсем не вдова и не племянница Папы. Приехала она из Модены и по своим естественным наклонностям и обстоятельствам жизни была откровенной авантюристкой. Сделав это открытие, я уже мог судить, что представляет привёзший нас в этот дом аббат.
В глазах моего тревизанца я прочёл, что красавица ему любопытна, и, когда она пригласила нас отобедать, удалился, сославшись на занятость. Тиретта же, сообразивший, в чём дело, остался. Я вышел почти тотчас вместе с аббатом, и мы расстались на набережной де Ферай.
На следующий день Тиретта взошёл ко мне и сказал, что возвратился только сейчас.
— Значит, вы не ночевали дома, господин повеса?
— Да, общество папской племянницы пришлось мне по вкусу, и я не расставался с ней всю ночь.
— А вы не боялись надоесть?
— Напротив, уверен, что она осталась довольна моей беседой.
— По-видимому, вам пришлось высказать всё своё красноречие?
— Она настолько удовлетворена, что предложила мне поселиться у неё в доме на правах кузена и с позволения господина Лё Нуара. Это, я полагаю, её любовник.
— Значит, вы составите трио. Но обо всем ли уже договорено?
— Остальное её забота. Она обещает, что сей господин найдёт для меня хорошее место.
— Вы уже согласились?
— Я ни от чего не отказывался, но напомнил, что, будучи вашим другом, не могу принять никакого решения, не посоветовавшись. Она умоляла привезти вас обедать в воскресенье.
— С величайшим удовольствием.
Я на самом деле отправился туда вместе с ним, и едва эта сумасшедшая увидела нас, как сразу же бросилась Тиретте на шею, называя его своим дорогим графом Шесть-Раз.
— Мадам, каким образом моему другу удалось заслужить сей прекрасный титул?
— Своими подвигами в любви, сударь. Он обладает таким богатством, какое почти не встречается во Франции.
Рассказав о его доблести с откровенностью, показавшей полное отсутствие предрассудков, самозванная племянница объявила о желании поселить кузена у себя, добавив, что согласие г-на Лё Нуара уже получено: “Господин Лё Нуар посетит нас завтра, и я просто сгораю от нетерпения представить ему графа”.
После обеда, продолжая восхвалять достоинства моего соотечественника, она распалила его, и он, не стесняясь, а может быть, даже и желая сделать меня свидетелем своей доблести, тут же успокоил её. Должен признаться, при виде подобного зрелища я не ощутил никаких чувств, но в то же время не мог не заметить атлетического телосложения графа, которое давало основания с несомненностью утверждать, что он может составить капитал везде, где есть женщины, не стеснённые в средствах.
Вскоре явились две перезрелые дамы, и Ламбертини поспешила представить им графа Шесть-Раз. Изумлённые подобным словосочетанием, они, конечно, пожелали знать его этимологию, и после того, как сама героиня, отведя их в сторону и понизив голос, рассказала, в чём дело, мой друг стал в их глазах весьма интересным предметом.
Ещё через некоторое время к дому подъехал фиакр, и через минуту вошла очень полная пожилая дама в сопровождении ослепительно красивой молодой особы и бледного мужчины в чёрном костюме и круглом парике.
После поцелуев, свидетельствовавших о близких отношениях, племянница Папы представила своего кузена, графа Шесть Ударов. Это имя, по-видимому, удивило старушку, но Ламбертини оставила его на сей раз без объяснений.
После нескольких минут фривольной беседы хозяйка предложила партию в брелан, пригласив участвовать и меня. Я отказался, а она не стала настаивать, лишь потребовала, чтобы её дорогой кузен вошёл с нею в половину.
Молодая особа, так поразившая меня своей красотой, вообще не знала карточной игры, и я предложил ей место у камина, спросив позволения сесть рядом. Она тут же согласилась, а приехавшая с ней старуха, смеясь, сказала, что мне будет нелегко найти о чём говорить с её племянницей, и она надеется лишь на мою снисходительность.
Я поспешил, в свою очередь, заверить даму, что, на мой взгляд, общество столь милой особы не может вызывать затруднений. Игра началась, и я занял место рядом с прелестной племянницей.
Несколько минут я был поглощён единственным удовольствием наслаждаться её красотой, пока она не прервала меня, спросив, кто этот интересный господин, который так странно говорит.
— Это дворянин из моей страны. Дело чести вынудило его покинуть родину.
— У него такие забавные выражения.
— Вы правы, ведь в Италии французский язык не очень моден. Здесь он быстро научится, и тогда над ним перестанут смеяться. Я напрасно привёл сюда своего друга — не прошло и двадцати четырёх часов, и его уже испортили.
— Каким образом?
— Я не решаюсь рассказать об этом, как бы не рассердилась ваша тётушка.
— Не думаю, что мне обязательно давать ей во всём отчёт. Но, может быть, мой вопрос кажется вам нескромным?
— Нет, мадемуазель, совсем наоборот, и, если вы настаиваете, я буду вполне откровенен. Он пришелся по вкусу мадам Ламбертини. Она провела с ним ночь и, чтобы выразить своё удовольствие, наградила его шутливым прозвищем графа Шесть-Раз. Вот и вся история, совсем мне не понравившаяся, ведь мой приятель отнюдь не распутник.
Читатель будет удивлён, и совершенно справедливо, что я осмелился вести подобную беседу с юной особой, едва вышедшей из монастыря. Но, в моём представлении, было совершенно невозможно встретить у какой-то Ламбертини порядочную девицу. Я не сводил глаз с моей очаровательной собеседницы и увидел, как её прелестное лицо залил румянец стыда. Но и сей признак показался мне всё-таки двусмысленным.
Вообразите себе моё изумление, когда минуты через две она спросила:
— Но, сударь, в чём связь имени Шесть-Раз с тем, что он провёл у мадам ночь?
— Мадемуазель, всё очень просто: мой друг за одну ночь исполнил долг, для которого мужу и жене часто нужно шесть недель.
— И вы считаете меня настолько глупой, чтобы передавать ваш разговор тётушке?
— Но я, к сожалению, не рискнул рассказать вам всё.
— Что же ещё?
— Я не осмеливаюсь.
— Но вы уже столько наговорили мне, что, по-моему, ваша щепетильность излишня.
— Ну, хорошо. Сегодня, сразу же после обеда, в моём присутствии он её...
— Если вам это не понравилось, очевидно, вы просто завидуете.
— Нет, дело совсем в другом, но я не смею говорить.
— Вы просто смеётесь надо мной своими “я не смею”.
— Сохрани Господь, мадемуазель! Ладно, я скажу вам и это. Мадам Ламбертини заставила меня собственными глазами убедиться, что мой друг, по крайней мере, на два дюйма больше, чем я.
— Ну, в этом смысле вас обманули. На самом деле он ниже.
— Речь идет не о росте, мадемуазель, а совсем о другом, что вы можете представить сами и в чём мой друг просто чудовищен.