— Поздравляю тебя.
— Не стоит труда!
— Розы не бывают без шипов. Она сказала мне, что ты обладаешь сверхчеловеческим даром.
— Я постарался доказать это и усердно трудился всю ночь. Впрочем, уверен, ты провёл её много лучше.
XV
Я СТАНОВЛЮСЬ ШПИОНОМ
1757 год
Фортуна всё ещё благоприятствовала мне, передо мною открывалось новое поприще. Я имел необходимые средства направлять слепую богиню в свою пользу. Недоставало мне одного существенного качества — постоянства. Легкомыслие и неумеренная склонность к наслаждениям совершенно уничтожали те способности, которыми одарила меня природа. Г-н де Берни принимал меня по всегдашнему своему обыкновению — скорее в качестве друга, нежели как министр. Как-то раз он спросил меня, не чувствую ли я склонности к тайным миссиям.
— Но достанет ли у меня на то способностей?
— Я нисколько в этом не сомневаюсь.
— Мои склонности заключаются во всём, что без нарушения правил чести позволяет заработать деньги. А касательно способностей я во всём полагаюсь на суждение Вашего Превосходительства.
Эти слова вызвали у него улыбку, на что, по правде сказать, я и рассчитывал.
После нескольких фраз, относящихся к незабытым ещё общим нашим воспоминаниям, господин министр отправил меня от своего имени к аббату де ля биллю.
Сей первый чиновник, человек холодный и с глубоким пониманием политических дел, был душою всего департамента и чрезвычайно ценился Его Превосходительством. Он славно служил Франции поверенным в Гааге и получил от благодарного короля епископство как раз в день своей смерти. Сия награда несколько запоздала, но у королей не всегда достает времени помнить обо всём.
После краткого рассуждения о свойстве секретных миссий аббат де ля Билль разъяснил мне необходимость для особ, ими облечённых, чрезвычайной осторожности и сказал, что уведомит меня, как только представится подходящий случай. За сим он оставил меня обедать.
В начале мая аббат де Берни пригласил меня в Версаль, но перед тем велел явиться к аббату де ля Виллю. Сей последний спросил, могу ли я поехать осмотреть восемь или десять военных кораблей, стоящих в Дюнкерке, и при том с достаточною ловкостию вызнать у командующих ими офицеров всё потребное для отчёта о наличности всяческого снабжения и устройства, то есть о числе матросов, пороховых запасов и пр.
— Я поеду, — был мой ответ, — дабы сделать опыт в сём роде, и по возвращении представлю вам об этом рапорт, а уже ваше дело судить, справился ли я с порученным.
— Поелику это секретная миссия, вас нельзя снабдить каким-либо письмом, а только лишь деньгами. Желаю вам удачного путешествия.
— Господин аббат, мне не нужны деньги вперёд. По моём возвращении вы определите столько, сколько сочтёте заслуженным. Выехать я смогу не ранее трёх дней, ибо надо запастись рекомендательными письмами.
— Хорошо. Постарайтесь возвратиться к концу месяца.
Морским силам моя миссия обошлась в двенадцать тысяч франков, хотя министр мог без всякого труда получить необходимые сведения, не истратив ни одного су. Любой сообразительный младший офицер с удовольствием изъявил бы потребное для сего рвение. Но таковы были во Франции все министры. Они с лёгкостью бросали чужие деньги, дабы поощрять свои креатуры. Попираемый сими тиранами народ почитался ни за что. Государство беднело, финансы разваливались. Революция, полагаю, была необходима, но основанная на морали и любви к отечеству, а не на кровопролитии. Однако дворяне и духовенство не имели достаточно великодушия, чтобы сделать пожертвования, необходимые королю, государству и им самим.
XVI
ПРИКЛЮЧЕНИЕ В КОЛЯСКЕ
1757 год
Несмотря на любовь к юной Балетти, не оставался я равнодушен и к прелестям доступных красавиц, которые блистали на больших тротуарах и заставляли общество говорить о себе. Однако сильнее всего меня занимали женщины, находившиеся на содержании, а также те, которые делали вид, что не принадлежат первому встречному, поскольку поют, танцуют или каждый вечер изображают на сцене королев и субреток.
Впрочем, подобные претензии на хороший тон не мешали им считать себя совершенно свободными и пользоваться тем, что они называли независимостью, отдаваясь то Амуру, то Плутусу, а чаще всего и тому и другому одновременно. Поскольку свести знакомство с этими жрицами наслаждения и расточительства не составляло большого труда, я проводил время со многими из них. Театры являют собой настоящие рынки, где ценители имеют возможность упражнять свои таланты в завязывании интриг. Я также изрядно пользовался уроками сей благородной академии.
Обычно начинал я с того, что заводил дружбу с названными любовниками, после чего оставалось при подходящих обстоятельствах лишь показать себя фаворитом Плутуса, ведь открытый кошелёк — это сосуд, благоухание которого для многих нежнее аромата розы. А когда дело касалось нескольких золотых лепестков, я всегда мог быть уверен, что меня вознаградят тем или иным способом.
Камилла, актриса и танцовщица Итальянской Комедии, в которую я влюбился ещё семь лет назад в Фонтенбло, была одною из тех, кто привлекал меня больше всего, благодаря развлечениям и приятному обществу, собиравшемуся в её маленьком изящном домике у Белой Заставы, где она жила вместе с графом д'Эгревиллем, отличавшим меня своим неизменным расположением. Ему очень нравилось, когда у его любовницы собиралось многочисленное общество — несколько своеобразная черта, свидетельствующая, впрочем, о доверчивом и лишённом ревности характере. Камилла любила только его, случай редкий среди галантных актрис, но, обладая умом и знанием жизни, она не оставляла в безнадежности никого из тех, кто выказывал ей свои чувства. Она не была ни скаредной, ни расточительной в своей благосклонности и владела секретом того, как сохранить любовь окружающих, не рискуя подвергнуться ни досадным нескромностям, ни оскорбительному пренебрежению.
Более других после своего любовника она отличала графа дела Тур-д'Оверня, высокородного вельможу, который боготворил её и, не будучи достаточно богатым, чтобы нераздельно обладать Камиллой, казался вполне удовлетворённым той частью, которая оставалась на его долю. За ним утвердилась репутация второго друга её сердца. У Камиллы жила одна очень молодая девица; эта последняя и была уступлена графу, как только Камилла заметила, что он к ней неравнодушен. Ла Тур-д'Овернь поселил её в меблированных комнатах на улице Тарани и всегда говорил, что любит девицу как портрет, поскольку получил её от своей дорогой возлюбленной. Граф часто привозил эту молодую особу в дом к Камилле. Она отличалась простотой, наивностью и совершенным отсутствием каких-либо претензий. Девица говорила своему любовнику, что никогда не простит ему неверности, за исключением Камиллы, которой должна будет уступить, так как обязана ей своим счастьем.
Я настолько влюбился в это юное создание, что часто приходил к Камилле лишь в надежде увидеть её и насладиться наивностями, которыми она очаровывала всю компанию. Несмотря на все старания скрыть свои чувства, очень часто я ничего не мог поделать с собой и, видя невозможность удовлетворить свою страсть, уходил совершенно расстроенный. Однако, если бы я дал хоть малейший повод для подозрений, это поставило бы меня в крайне глупое положение, и Камилла посмеялась бы надо мной без всякой жалости. Нелепый случай исцелил меня самым непредвиденным образом.
В один из вечеров, который я проводил у Камиллы, лил сильный дождь, и, собравшись ехать домой, я послал за фиакром. Но был уже час пополуночи, и найти экипаж никак не смогли. “Любезный мой Казанова, — обратился ко мне ла Тур-д'Овернь, — хотя у меня в коляске всего два места, я отвезу вас безо всяких хлопот. А малютку мы усадим к себе на колени”. Естественно, я согласился, и вот мы в коляске, граф слева от меня, а Бабетта на наших четырёх коленях.
Страстно влюбленный, я решил воспользоваться случаем и, не теряя времени, поскольку кучер ехал быстро, взял её руку и нежно сжал в своей... О, счастье! Я поднёс драгоценную добычу к губам и осыпал безмолвными поцелуями. В намерении доказать свою страсть и надеясь, что рука её не откажет мне в сладчайшей услуге, я... Но вдруг в самый последний миг раздался голос графа: “Весьма признателен вам, любезный друг, за галантный обычай вашей страны, которого я совершенно недостоин”.