Ее тип! Что, черт возьми, он имел в виду, этот самовлюбленный, расчетливый, извращенный… О Господи! Сара резко села на полу и с ненавистью вонзила взгляд в захлопнутую Марко дверь. Что теперь делать?
Просить его вернуться? Скорее ад, в котором этот то ли волк, то ли дьявол играл главную скрипку, превратится в рай, чем такое случится! И вообще она здесь больше не останется. Он увидит — и очень скоро!
Глава 34
Как выяснилось, по какой-то злосчастной прихоти судьбы я все еще вожделею к тебе, колдунья с глазами мученицы, развратным телом и расчетливыми куриными мозгами! И пока это так, я буду удерживать тебя в своем серале, подобно тому, как какой-нибудь из моих диких предков держал в плену трепещущую христианскую пленницу. Ты моя и только моя, ясно? Это тебя пугает, девочка моя? Так или иначе, будешь делать, что я велю!
— Что, например? Если это не какое-нибудь извращение…
Сара осеклась, вспомнив, какой эффект это слово имело в прошлый раз.
Марко грубо зажал ей рот своим, а потом, убедившись, что у нее пропало желание продолжать, начал медленно исследовать губами все ее тело. Сначала она только терпела, потом стала отвечать на его ласки — бурно, неудержимо.
Меньше всего ей хотелось думать о технике секса — своей и его. Она стыдливо отгоняла от себя мысли о том, что если так и дальше пойдет, пожалуй, со временем она будет тосковать и даже вымаливать то, к чему до сих пор ему приходилось принуждать ее. Но это же абсурд! Ей следовало бы испытать облегчение от того, что он пригрозил оставить ее в покое — на целых несколько часов! Но Саре почему-то совершенно не хотелось ликовать.
После ухода Марко она вскоре услышала резкий рокот взлетающего вертолета и поняла, что он отбыл… наверное, к одной из своих любовниц. Ей-то какое дело? Ему понадобилось подремонтировать свое подпорченное самолюбие, это его проблемы. Теперь, когда его не было поблизости, она могла подумать о побеге.
Почему же она палец о палец не ударила, чтобы осуществить это намерение?
Возможно, промедление было обусловлено ее вновь обретенной способностью ясно мыслить. Сара мучительно размышляла, полная презрения к самой себе.
Конечно же, он никуда не денется: сам подтвердил, что его тянет к ней. Он собирается и дальше держать ее в заточении, как какой-нибудь средневековый сардинский герцог, обладавший безграничной властью над жизнью и смертью своих подданных. «Право синьора» — не сам ли он, издеваясь, употребил это выражение? Но ведь сейчас двадцатый век. Он не смеет удерживать женщину против ее воли. Хотя… В чем она состоит, эта воля?
Конечно же, он вернется! Презренный эгоист, маньяк несчастный! Пожалуй, стоило бы еще разок притвориться, будто он держит ее в руках.
Один-единственный разок поддаться перед тем, как уйти навсегда. В любом случае, этому гнусному фарсу пришел конец!
К счастью, у нее есть Анджело, несчастный, отверженный брат герцога, против которого Марко затаил лютую злобу. Ревнует, видите ли! У Анджело есть свои причины помочь ей бежать. Рыцарь сверкающей черной «хонды», он только и ждет сигнала о помощи… который она почему-то не спешит подавать. Возможно, потому, что уверена: несмотря на все свое высокомерие и все оскорбления, которыми он ее осыпает. Марко немедленно отправится на поиски, как волк, почуявший близость добычи, уже загнавший ее… Он всласть поизмывается над ней, прежде чем уничтожить. Ну конечно же, он вернется! Она еще посмеется последней — перед тем, как исчезнуть. Да, вот почему она медлит: просто уверена, что может в любую минуту обрести свободу. В этом-то все и дело. Она дождется его возвращения и в последний раз уступит: только чтобы лишний раз доказать ему, что он не может без нее обходиться. Докажет — и сразу исчезнет!
Не кто иной, как Серафина, в конце концов вернула Сару на землю. Ох уж эта Серафина с ее суровыми сентенциями! Но еще до ее прихода Сара обнаружила у себя на балконе несколько журналов со светской хроникой.
Это, конечно, работа Анджело — чья же еще? Со страниц улыбалась мама Мона, напоминая о том, что она находится на съемках недалеко отсюда — в Кальяри. Нетерпеливо пробегая взглядом страницу за страницей (на что он, конечно, и рассчитывал), Сара наткнулась на пару заметок, посвященных Марко, герцогу Кавальери и, несмотря на все его успехи в сфере бизнеса, международному плейбою.
В одной заметке речь шла о его нынешней метрессе, французской манекенщице, особе известного пошиба. Другая повествовала о его прошлых похождениях. Автор заметки отзывался о герцоге как о человеке, который необычайно «легок на подъем» и никогда не живет с одной женщиной больше шести месяцев кряду, после чего бросает ее ради другой женщины.
Сара и без того догадывалась, что он за птица. Кто же из них настоящий лицемер? Почему он не возвращается, черт бы побрал его черную душу? Уж она отхлещет его правдивыми и гневными словами!
Прошло уже двое суток, а его все не было. Мерзавец! Чего он добивается?
Когда он наконец соблаговолит вернуться, ее уже здесь не будет. В конце концов ему откроется горькая правда: он узнает о том, как его одурачили, но это станет лишь частью отмщения. Если она и не отправит его в тюрьму за похищение, то уж во всяком случае выставит на посмешище. Она явится на суд в белом платье девственницы и на глазах у всех зальется слезами: пусть он до конца своих дней раскаивается в содеянном! Уж папа постарается, чтобы так и вышло!
Как обычно, она жарилась на солнце у себя на террасе, предаваясь безотрадным мыслям.
Но будь же разумной, Сара!.. Легко сказать! Легко грозить себе пальчиком, не представляя в полной мере грозящей опасности. Что если он больше не вернется? Возможно, он о ней и думать забыл. Она стала очередным трофеем ради статистики. Однако… Бывали же дни — и ночи, — когда они мирно беседовали, забыв, кто есть он и что, по его убеждению, представляла собой она. Они вместе обедали и спорили, меряясь силой, точно на турнире. Любили друг друга — да, любили, несмотря на то, что подчас он обозначал их отношения совсем другими терминами, нарочно подбирая их так, чтобы принизить происходившее между ними, свести к голой физиологии, грубым словам, которые ничего не объясняли и ничего не значили.
Сара лежала, всеми порами впитывая ласковое тепло и постепенно утрачивая ясность мысли, когда вошла Серафина, впервые за долгое время нарушив ее уединение.
— Синьорина, проснитесь, пожалуйста. Вредно спать на солнце.
Господи, подумала Сара, с тех пор, как я попала сюда, я потеряла всякий стыд! Она лениво перевернулась на спину и одной рукой закрыла глаза от солнца.
— В чем дело? — с вызовом спросила она, лихорадочно думая: неужели все кончено? Или герцог все-таки соизволил вернуться? Поскольку экономка продолжала хранить молчание, Сара сказала тем же ехидным тоном:
— Если он вернулся, передайте, что мне все осточертело и я не желаю его видеть. Я больше не позволю удерживать меня силой! Или он так обращается со всеми своими женщинами?
— Нет, синьорина, вы первая, кого герцог привез во дворец. До нас частенько доходили слухи — большей частью из газет — о его увлечениях, но никогда он не привозил женщин сюда. Ни разу. Простите за откровенность, синьорина, но иногда она только на пользу. Я старая женщина и много чего повидала, однако…
— Простите, Серафина, — Сара неохотно села и ощутила потребность прикрыть наготу. Она с благодарностью приняла из рук Серафины что-то сшитое из цветастого индийского хлопка. В голове у нее царил хаос от солнца и неожиданной речи экономки. В чем причина такого словоизвержения? Что у Серафины на уме?
Последовала небольшая пауза; Сара застегнула принесенный Серафиной саронг. Ей стало страшно — Бог знает почему. «Его увлечения»! Серафина произнесла это таким обыденным тоном. Черт побери, неужели она и дальше будет цепляться за человека, у которого легион любовниц по всему свету насколько хватало его лениво блуждающего взгляда? И этот ханжа, этот прожженный негодяй еще смел запрещать брату жениться на любимой женщине, в то время как сам взял да и воспользовался этой женщиной (по крайней мере, он сам так считал) против ее воли, не заботясь, о последствиях.