— У меня нет международных прав... — заколебалась я.
— Ты со мной, — просто сказал он.
Как легко для него решаются любые проблемы! Я не заставила себя долго упрашивать. Потянулась на цыпочках, чмокнула его в щеку и нырнула в салон. Эх, господа журналисты, какой кадр вы пропустили!
Глава 23
Система безопасности
Упоительно, незабываемо... В самых смелых мечтах я такого и представить не могла. Я стремительно несусь по трассе, чуть отклонив голову влево, чтобы ветер трепал мои волосы. А рядом принц. Он немного напряжен, следит за дорогой, ведь я нарушаю все правила, стрелка спидометра колеблется у отметки 200. Ну и что? Я же не виновата, что эта умница умеет так разгоняться. И я чувствую, что это далеко не предел ее возможностей.
Жаль только, что здесь далеко не разгонишься. Автотрасса вдоль острова не так уж длинна. Я уже несколько раз промчалась туда и обратно. Только ветер засвистит в ушах, как Георг уже предупреждающе трогает мое колено — пора притормозить для разворота.
Странно, но сейчас меня его прикосновения совершенно не волнуют. Я принадлежу другому, я укрощаю и приручаю этого дивного мощно рокочущего зверя. У него даже имя, словно рычание льва, — «феррари». Теперь у меня два льва, Золотой и серебряный. Да я просто богачка!
Я повернула к Георгу счастливое лицо, и он улыбнулся мне в ответ радостно, как ребенок. Нет, как отец ребенку, наслаждающемуся новой игрушкой. И я уже не сумела отвести глаз от его безупречной, поглощающей меня синевы. Надо смотреть на дорогу... Надо, но нет сил. Я хочу навсегда запомнить его загорелое лицо с милой мужественной складочкой около твердых губ, пшеничные растрепанные ветром волосы и эти обалденные глаза. Ведь скоро кончится моя сказка...
Проклятая виза... Я незаметно для себя сбавила скорость и остановилась неподалеку от пролива. Адриатика цвета его глаз. Такой она и сохранится в памяти.
— Александра, а как тебя называют ласково?
— Санька.
— Санни... — Он словно пробовал на языке мое уменьшительное имя. — Санни... Солнечная.
А солнечный диск плавно погружался в воды лагуны, и долгий вечер готовился незаметно перейти в долгую темную ночь. Георг взял меня за руку, осторожно погладил пальцы. И вдруг притянул порывисто за плечи и впился в мои губы властным требовательным поцелуем.
Ноги ослабли, плечи под его сильными пальцами обмякли сами собой... И я перестала соображать, где я, и вообще, кто я такая. Просто царский поцелуй. Мне показалось, что мы опять мчимся куда-то на бешеной скорости... Или летим, стремительно поднимаясь над землей... И хочется кричать и плакать от восторга...
Его губы творили со мной что-то невообразимое, я просто растворялась без остатка. А его глаза были близко-близко, и я погружалась в их бездонную глубину...
Он наконец медленно, словно нехотя, отпустил меня, и я смогла перевести дыхание. Господи, словно милю пробежала, сердце так колотится, чуть не выпрыгивает...
— Теперь ты довольна моим подарком?
Я опять чуть не задохнулась, теперь уже от возмущения. Меня словно ошпарили. Что значит — «теперь ты довольна»? Он пытался меня купить? А теперь чувствует себя моим полным властелином?
«Дешевая проститутка», вспомнила я слова режиссера. Нет, Андрюша, дорогая! Стоимостью в полмиллиона долларов. Просто Его Высочество сначала определил мне более низкую цену. А теперь ждет, что я отблагодарю его, подарю себя в обмен на его машину. Ошибся, голубчик! Моя любовь не продается. А я-то, дурочка, раскисла... Поддалась простой бабьей слабости... Клюнула на приманку.
Я резко отбросила его руку, стиснула зубы и резко выжала газ. До слез обидно! Но ты моих слез не увидишь, слишком большая честь! Подумаешь, принц! Осчастливил Золушку? Черта с два! Его даже назад отбросило, так я рванула с места. Мне надо было выплеснуть мою злость, мне надо было срочно, сейчас же сделать что-то, чтобы больше не сжимался в груди этот горький комок. Скорость — вот лекарство. Я пригнулась к рулю, по привычке, забыв, что это не мой старенький мотоцикл. Почему такие неясные, размытые контуры у шоссе? Неужели я все-таки плачу?
Мой мотоцикл уже рассыпался бы на части от такой гонки. А эта престижная красотка только едва заметно подрагивает. И мне кажется, что мы едва плетемся, а комок в груди нарастает, зреет, как нарыв, и я боюсь, что сейчас он прорвется глупым истерическим рыданием...
Надо что-то сделать! Я уже ненавижу эту проклятую машину! Сплющить бы ее всмятку, в жалкую лепешку цвета алюминиевой кастрюли! Слева тянется бордюр разделительной полосы. Прочный, бетонный... Интересно, что прочнее — он или «феррари»?