Одного юношу обвинили в распутстве, и он теперь содержится у меня. Красота и молодость узника склонили меня к состраданию, и, сняв с него оковы, я позволил юноше ходить по тюрьме свободно и почти без присмотра. В благодарность за такое человеколюбие он соблазнил мою жену. Даже вор Еврибат[36], как рассказывают, не отваживался на что-нибудь подобное. Ведь, очутившись в темнице, он подружился со стражниками и пообещал им показать, как он проникает в дома, чтобы их ограбить. У стражников были железные кошки и губки. Взяв то и другое, Еврибат только перелез через стену и убежал, но не похитил ни у кого красавицы-жены. Проделка этого юноши, и неожиданная и забавная, заставила о себе говорить, но меня, клянусь Дикой, еще больше самого прелюбодеяния задевают насмешки — тюремщик и начальник стражи, я не сумел в доме доглядеть за своей собственной женой.
21 Аристолин МиронидуНовое зло, Миронид, беда от любви! Никогда я даже не слышал о такой страсти. Архител Фалерский влюблен в Телесиппу, она же, с трудом дав себя уговорить, такими странными условиями его ограничила: «Трогай,— говорит,— мои груди, целуй как угодно и обнимай через одежду, но большего не добивайся и не ожидай: иначе сам себе сделаешь хуже и лишишься того, что я тебе раньше позволяла». «Пусть будет так! Согласен,— сказал в своем безвыходном положении Архител,— если тебе угодно, Телесиппа, то и мне не противно. Я,— продолжал он,— буду благодарен Тихе, лишь бы слушать твои речи и удостоиться смотреть на тебя. Но если ты, любимая, не имеешь ничего против, я бы хотел узнать, почему ты решительно отказываешься соединиться со мной в любви». «Потому,— сказала она,— что эти радости вожделенны, привлекательны и страстно желанны, пока их ждешь; стоит их вкусить, как они в пренебрежении; некогда манившее становится сразу ненужным и с безразличием отвергается. Ведь желания у юношей переменчивы и часто противоречивы». Такую бедный любовник терпит женщину, настолько этот Архител несчастен! Он принужден обходиться с любимой, как евнух, бессильно облизывающийся на наслаждение, но злосчастный добивается даже меньшего, чем влюбленные евнухи.
22 Лукиан АлкифронуГликера любила Харисия и любит его до сих пор. Сильно страдая от его заносчивости (ты ведь знаешь нрав этого юноши), она рада была возненавидеть его. Причина такого желания верной — любовь непомерная. И вот Гликера берет в советчицы Дориду; это ее любимая служанка, которая занимается устройством ее любовных дел. Когда план действий был составлен, Дорида, словно за каким-то делом, отлучилась из дому. Харисий, увидев ее на улице, сказал: «Здравствуй, дорогая». А она в ответ: «С чего бы мне здравствовать?» Юноша встревожился: «Что, Дорида, во имя богов, стряслось?» Служанка, конечно, притворно залилась слезами и говорит: «Гликера без ума влюбилась в этого ужасного Полемона, а тебя, как тебе ни покажется странным, лютой ненавистью ненавидит». «Правду ли ты говоришь?» — опять спросил испуганный юноша, беспрестанно меняясь в лице. «Чистейшую,— отвечает Дорида,— правду. Она даже крепко прибила меня за одно упоминание твоего имени». Тут обнаружилось, что Харисий до тех пор скорее был влюблен, чем любил. Ведь многие из-за ревности начинают страстно жаждать того, чем пренебрегали, когда оно принадлежало им. И вот, забыв всю свою надменность, юноша, совсем убитый, говорит искательно и печально (гордость, если на нее не обращать внимания, быстро пропадает), горько плачет, отвернувшись, и пытается стряхнуть текущие по щекам слезы. «Чем я невольно,— говорит он,— огорчил мою Гликеру? Ведь никогда по злой воле не стал бы я обижать ее. Клянусь Эротами, в твоем присутствии, Дорида, мне бы хотелось поговорить с Гликерой, чтобы узнать, не провинился ли я часом перед ней, и, если это так, загладить свою вину. Нет, я был неправ, признаюсь и не спорю! Неужели она не примет меня, даже если я приду просить прощения?» Дорида нерешительно кивнула головой, отводя глаза то в одну, то в другую сторону, а юноша в отчаянии спросил: «Даже если с мольбой припаду к ее коленям?» «Может быть, милый. Ничто, мне кажется, не препятствует узнать у любимой, как она отнесется к примирению с тобой». Тогда Харисий радостно побежал к дому своей подруги — красивый, трижды желанный, чтобы умолить ее, а очутившись там, сразу же припал к ней. А Гликера сначала любовалась шеей Харисия, затем нежно приподняла его лицо, заставила юношу подняться, незаметно поцеловала свою руку, которой касалась Харисия, и, не раздумывая, с ним примирилась. Теперь ведь владевшая ею страстная любовь не позволяла ей больше притворно отталкивать возлюбленного. А служанка, едва приметно улыбаясь, делала Гликере знаки, говорившие: «только я сумела повергнуть этого гордеца к твоим ногам».
23 Монохор Филокибу