Я чудесно пировал с Леймоной в саду, словно нарочно созданном для любовных утех и достойном красоты моей возлюбленной. Там широко раскинувшийся тенистый платан, легкое дуновение ветра, мягкая, как обычно в летнюю пору, вся в цветах трава, на которой приятнее лежать, чем на самых дорогих коврах, множество деревьев, гнущихся под тяжестью плодов.
Груш гранатных деревьев, с плодами блестящими яблонь[5]можно было бы сказать словами Гомера, желая описать обиталище нимф, покровительниц здешнего изобилия. Кроме этих деревьев, неподалеку другие, усыпанные цветом и отягощенные всевозможными плодами, чтобы прелесть этого места не была лишена благоухания. Я сорвал лист, размял между пальцами и, поднеся к носу, долго вдыхал еще более сладостный аромат. Виноградные лозы, на редкость большие и высокие, обвивают кипарисы; приходилось сильно закидывать голову, чтобы любоваться повсюду со ствола свешивающимися гроздьями. Одни ягоды созрели, другие — только начинают темнеть, третьи еще зелены, некоторые же едва завязываются. Кто-то, чтобы достать спелые грозди, забрался на дерево, кто-то, высоко подпрыгнув, крепко ухватился левой рукой за ветку, а правой рвал виноград, кто-то подавал с дерева руку старику поселянину. У подножья платана протекает чудесный, удивительно холодный источник — в этом нетрудно убедиться, если ступить туда ногой, — и столь прозрачный, что, когда мы с Леймоной плаваем и сплетаемся в любовных объятьях, наши тела отчетливо различимы в воде. И все-таки глаза не раз обманывали меня, оттого что груди моей любимой похожи на яблоки: я протягивал руку к яблоку, плывущему между нами в воде, принимая его за круглую грудь моей Леймоны. Сам по себе, клянусь нимфами его вод, прекрасен источник, но еще большую прелесть придавал ему убор из благовонных листьев и тело Леймоны. Хотя она на диво хороша лицом, но, когда разденется, кажется, у нее совсем нет лица из-за красоты того, что скрыто одеждой. Прекрасен источник, ласково дыхание зефира, умеряющее летний зной; нежно убаюкивая своим дуновением и щедро принося с собой благоухание деревьев, оно спорило с благовониями моей сладчайшей. Эти запахи смешивались и услаждали чуть ли не в равной мере. Все же, мне думается, побеждали благовония потому только, что они принадлежали Леймоне. Веяние ветерка мелодически вторило хору поющих цикад, и это умеряло полуденный жар. Звонко заливались соловьи, порхая над водой. До нас доносились голоса и других певчих птиц, точно они на свой лад разговаривали с нами. Мне кажется, я и сейчас их вижу — одна отдыхает на скале, поочередно давая покой то одной, то другой лапке, вторая подставляет прохладе крылья, третья чистит перья, четвертая нашла что-то в воде, пятая наклонила голову и клюет с земли. Мы вполголоса обменивались своими наблюдениями, боясь спугнуть птиц и лишиться отрадного зрелища. Едва ли не самым сладостным, клянусь Харитами, было и другое: пока землекоп ловкими движениями кирки прокладывал воде путь к грядам и деревьям, прислужник издалека по каналу посылал нам полные чаши чудесного питья; они быстро неслись по течению, не вперемежку, а по одной на небольшом расстоянии друг от друга; к каждой чаше, плавно двигавшейся, как нагруженный товаром корабль, была прикреплена густо покрытая листьями ветка мидийского дерева[6], заменявшая нашим весело плывущим кубкам паруса. Поэтому, направляемые легким и спокойным дуновением, как быстро подгоняемые попутным ветром корабли, они сами собой спокойно причаливали со своим сладостным грузом к пирующим. Мы не медля подхватывали подплывающие чаши и пили вино, искусно смешанное в равной доле с водой[7]. Ведь наш догадливый виночерпий намеренно прибавил к горячей воде вино, разогретое настолько сильнее, чем это принято, насколько напиток должен был остыть в холодном канале, чтобы окружающая его прохлада, поглотив лишний жар, сделала его умеренно теплым. Так мы делили время между Дионисом и Афродитой, которых с наслаждением соединяли за кубком. А Леймона, убрав голову венком, уподобила ее цветущему лугу. Прекрасен ее венок и необыкновенно идет красавицам, румянец которых вплетенные в венок розы, когда их лучшая пора, делают еще алее. Отправляйся туда, мой милый (место это — собственность красавца Филлиона), и вкушай, Антоком, такие же утехи вместе со своей желанной Мирталой.
4 Филохор Полиену