Жена его и в самом деле заправляла хозяйством – огромная, как бегемот (сей африканский зверь был мне знаком по изображениям, кои я видел, разглядывая иллюстрированные фолианты в библиотеке герцога Брауншвейгского), она тяжело шагала по дому, каждым своим шагом грозя проломить пол и провалиться под землю. Дворня спешила угодить хозяйке и опрометью бросалась исполнять все ее распоряжения. Впрочем, дело тут, наверно, было не в самом желании угодить, а в страхе, который они испытывали перед этим грозным управителем в юбке.
Прежде чем налить мне перед обедом по русскому обычаю чарку горькой, хозяин вдруг посерьезнел и спросил меня, не англичанин ли я часом. Я его заверил, что мы, Мюнхгаузены, происходим из Нижней Саксонии и в Англии никто из нас отродясь не бывал.
На лице градоначальника появилась гримаса облегчения – именно гримаса, потому что у него было очень странное лицо, похожее на ожившую оладью.
Я поинтересовался, чем был вызван его вопрос. Он ответил, что сызмальства терпеть не может англичан. Что ихняя, мол, королева Лизаветка отказала царю-батюшке Иоанну Васильевичу, когда тот, сердешный, снизошел до нее, сделав ей предложение руки и сердца. Она на седьмом небе должна была быть от счастия – такую честь ей оказали, а она, мол, свою аглицкую спесь напоказ выставила. Не пойду, сказала, за царя русского, мне и так хорошо. И хотя с тех пор уже минуло полтора века, но он, градоначальник, до сего дня не может простить этого англичанам и до конца своих дней (который, впрочем, благодаря крепости его здоровья и духа в ближайшие годы никак не предвидится) будет питать сие чувство к неблагодарному народу островитян, проявившему такое небрежение к великому государю, да воздастся им за это полной мерой.
(Возвращаясь назад, скажу, что когда градоначальник проводил меня по своему громадному дому, более всего мне запомнилось обилие портретов Ивана Васильевича, к коему градоначальник, видимо, действительно питал искреннюю любовь и почтение. Я увидел изображения Ивана Васильевича при посажении на кол десятков его супротивников, при отсечении голов непокорным боярам, при сожжении проигравших битву воевод, при колесовании высокомерных европейских послов... и так далее без числа, поскольку не было числа и комнатам в доме.
Сей русский царь, как мне поведал градоначальник, был исторической персоной весьма результативною и немало содействовал укреплению государства Российского, для чего и извел большое число своих подданных, кои противились новым веяниям и плели многочисленные заговоры против законного властителя и божьего помазанника.
Во время повествования градоначальник так разволновался, что даже стянул с себя картуз – именно тогда я и узрел его непомерную зеркальную лысину, – и тут из его правого уха вылетела пчелка, описала круг над его головой и исчезла в левом, после чего он поспешил натянуть картуз обратно и более уже при мне с ним не расставался.)
Хотя у градоначальника и был большой счет к Англии и неиссякаемая любовь к Ивану Васильевичу, но вскоре он перешел на другие темы.
– Мы – народ православный, – говорил он, – нам нужны храмы, мы построим в городе еще десятки храмов, чтобы народ молился за императрицу нашу и за Ее наследников, поскольку так уж устроена русская душа.
Я согласно кивал, чувствуя, что желудок у меня уже начинает бунтовать. Но градоначальник сказал, что хочет показать мне еще свою пасеку – может, я буду покупать его мед в целях расширения торговли между Российской империей и Нижней Саксонией и ради взаимной выгоды.
Я поплелся за градоначальником – тот шел впереди, а я поотстал на десяток шагов, и тут в одном из темных коридоров открылась дверь и чья-то цепкая рука затащила меня в комнату. Ко мне прижалось громадное жаркое тело, и голос шепнул в ухо: «Я приду в твою комнату сегодня в полночь. Жди». После чего рука вытолкнула меня назад в коридор – и как раз вовремя, потому что градоначальник в этот момент повернулся и проговорил: «Не потеряйтесь тут в наших лабиринтах».
Как вы уже догадались, рука и жаркое тело принадлежали супруге градоначальника, чьи слоноподобные формы были мне отнюдь не по сердцу, отчего перспектива провести с нею ночь вызвала у меня оторопь и озноб.
За скудным обедом градоначальница подмигивала мне тем глазом, который не виден был ее супругу, и вообще выглядела не в меру возбужденной и общительной. Она умудрялась под столом доставать своею ногою до моей и в то же время улыбаться супругу, уныло размазывавшему ложкой по тарелке тыквенную кашу с медом, которая, несмотря на мой пустой желудок, никак не лезла мне в рот.