– Ты так долго добирался домой! Почему, Милош? Где ты был?
– Я ждал момента, чтобы меня доставили сюда вместе с мебелью, – сказал он и тихо засмеялся.
Когда Кат поняла, что чувство юмора не изменило мужу, настроение у нее улучшилось.
– Расскажи мне, где ты был!
Он лежал на спине, и Кат увидела, как из-под ресниц текут слезы.
– Ах, Милош! Все уже кончилось! Открой же глаза, взгляни на меня! – прошептала она.
– Нет, не сейчас! Я не смогу перенести того, что увидел во время нашей встречи! Твою жалость, потерю веры в меня, в нас! Все эти годы, как бы они ни старались сломить меня, единственное, что поддерживало во мне жизнь, что закаляло мою душу, – это грезы о послевоенной жизни. В этих мечтах ты давала мне все, в чем я нуждался…
– Так оно и будет, Милош! – пылко прервала его Кат.
– Ты восстанавливала то, что я потерял…
– Я сделаю, сделаю это!
– А если что-то было утеряно навсегда, это не имело никакого значения – все равно я оставался твоим единственным мужчиной, которого ты могла любить..
– Ты и есть мой единственный! – умоляла она его поверить ей.
Наконец его глаза открылись. Они пылали таким огнем, что пелена слез, застилавшая их, была похожа на расплавленное серебро.
– Тогда посмотри на меня так, как смотрела когда-то! Посмотри на меня, как на мужчину, который прошел через муки ада, чтобы сдержать слово, данное тебе, чтобы остаться в живых и вернуться!
Милош схватил ее за руки.
– Верь в меня, Кат… потому что это мой единственный шанс!
Она кивнула и снова обняла его. Прижав голову к его груди, Кат прошептала:
– Я верю в тебя!
Катарина не понимала, почему он говорил так, словно его жизни по-прежнему что-то угрожало. Ведь теперь он был дома, в безопасности. Но она не стала просить у мужа объяснений. Верить в него – значит дать ему право самому выбрать время для рассказов о своих мытарствах.
В первые недели Милош много спал и ел. Просыпаясь, он молчаливо ходил по огромному дому, то и дело останавливаясь, чтобы передвинуть мебель. То садился в одной из гостиных и смотрел в окно, будто ждал, что в природе тоже исчезнут последние следы былых потрясений.
Вначале Кат думала, что Милош истосковался по ее любви. Но он не хотел ее и никогда не проявлял признаков страсти.
Встревоженная угрюмой апатией сына, Ирина отвела Кат в сторону.
– Милошу нужно сходить к доктору, – сказала она.
– Он должен решить это сам, – ответила Кат.
– Он рассказывал тебе о том, что случилось?
Кат покачала головой.
– Он непременно расскажет, когда отойдет душой.
Неделю спустя Кат отправилась с ним на прогулку к реке. И вот тогда Милош заговорил о своих испытаниях. В последующие дни история дополнялась новыми подробностями.
Он действительно принадлежал к ударной группе чешского Сопротивления. Они совершили убийство Гейдриха, получив помощь и финансовую поддержку от британской разведки. Заговорщики знали, что для нацистов это будет тяжелым ударом, но никогда не предполагали, каким кровавым станет возмездие. Когда немцы уничтожили селение Лидице, все члены группы страдали от невыносимого бремени вины.
– Мы ведь знали, что имеем дело с чудовищами. Мы должны были догадаться, как они ответят на террор! В этом была наша ошибка… – с горечью сказал Милош.
В течение нескольких недель после убийства Милош оставался в убежище в доме друзей Петра Гроффа в Брно. Но где-то в цепи доверенных лиц оказалось слабое звено, и однажды ночью в дом нагрянули гестаповцы. За то, что хозяева прятали Милоша, супругов и их двоих детей вывели на задний двор и расстреляли. Милоша отвезли в гестапо в Брно, где подвергли пыткам, пытаясь заставить его выдать имена всех, кто участвовал в заговоре против Гейдриха. Ему переломали руки, раздробили лодыжки, прижимали к спине раскаленный добела утюг, как при клеймении животных. И все же Милош не сдавался. Нацистам не удалось сломить его даже после контузии, наступившей после очередного избиения, результатом которой была потеря памяти. Немцы все еще надеялись получить информацию и поместили его в лазарет, чтобы определить, не была ли его амнезия притворной.
Милош стал инвалидом и мало что помнил о самом себе, но он по-прежнему был предан своим идеям. Ему удалось бежать и выдать себя за сельскохозяйственного рабочего в восточной части страны, поблизости от границы с Россией. Он пробыл там шестнадцать месяцев. Постепенно проходили последствия травмы мозга.
Милош вспомнил пароль, имена соратников по борьбе, установил контакт с другими участниками движения Сопротивления. Ему дали приличную одежду, фальшивое удостоверение личности. Он сел на поезд, направлявшийся в Прагу. На полпути Милоша задержали немецкие солдаты – то ли потому, что в документах была ошибка, то ли потому, что его предали – этого он так и не узнал. Его затолкали в вагон для перевозки скота, битком набитый польскими евреями, которых отправляли в лагерь смерти в Треблинку.
Там он и дождался окончания войны, постоянно находясь на краю рядом со смертью. Потом пришли русские.
– С какой радостью мы приветствовали Иванов, – вспоминал Милош. – Мы кричали бы от радости, если бы было достаточно сил.
Русские не стали освобождать пленников. Начался процесс строгой проверки. Каждого человека допрашивали под предлогом того, чтобы получить информацию, необходимую для репатриации. Вскоре стало ясно, что эти досье подготавливались по другой причине: политических активистов, участников Сопротивления и других смутьянов отделили от остального населения лагеря. Когда русские наконец начали сажать освобожденных пленных в поезда, не все из них поехали на запад. «Смутьяны» отправились в противоположном направлении – в Россию. Милош признался Кат, что именно там ему пришлось провести последние десять месяцев. Его насильно удерживали в русском лагере.
– Но почему? – спросила Кат. – Ведь вы боролись против немцев – врагов русских! Они должны были считать вас героями.
– Герой любого типа – это прежде всего угроза для тирании любого типа, – ответил Милош. – Русские, так же, как и немцы, не хотели, чтобы чехи думали о свободе. Тысячи чешских патриотов, которые признались, что участвовали в Сопротивлении или хотя бы сочувствовали его целям, исчезли в Советской России и, возможно, никогда уже не вернутся. Нам обещали, что когда-нибудь нас освободят. Но ворота открывались только для предателей – для тех, кто согласился сотрудничать с Советами.
– Служить им? Но как? Ведь война закончилась!
– Нет, дорогая моя. Одна война закончилась, а другая началась.
Милош считал, что в этой войне не будет ни нашествий, ни применявшейся немцами тактики «молниеносной войны». Русские так же не менее решительно настроены на то, чтобы навязать свою систему всей Европе, как нацисты. Они отправляли домой только тех людей, которые приняли коммунистическую веру. Милош добился свободы, убедив тех, кто держал его в плену, что он будет лояльным к новой власти.
Катарина пыталась понять его. Он покривил душой, чтобы вернуться к ней. Однако не случилось ли так, что сам этот поступок настолько изменил Милоша, что к ней вернулся совсем не тот человек, которого она когда-то полюбила?
По ночам, лежа рядом с мужем, она жаждала его прикосновений, которые раскрыли бы ей всю правду о нем. Секс был для них – особый язык, канал, по которому души общались между собой. Но после возвращения Милош ни разу не пожелал ее. Вначале Кат была терпелива, но потом приняла на себя роль соблазнительницы, пытаясь возбудить его. Дважды он пассивно подчинялся ей, но она так и не смогла преодолеть его бессилие. Пристыженный, Милош стал избегать жену и больше не предпринимал попыток.
Когда Йири прислал Кат свою новую пьесу, она отложила ее в сторону. Какие бы ни были у нее с Милошем проблемы, их нельзя будет разрешить, если она покинет «Фонтаны» и вернется на сцену.
Однако Милош нашел пьесу и прочитал ее.
– Ты должна непременно сыграть в ней! – заявил он однажды утром за завтраком. – Это даже лучше, чем «Козел отпущения»!
– Сыграет кто-нибудь другой, – резко ответила она. Кат бросила взгляд на залитые солнцем поля.