Гиперопека может казаться «личным делом», типа каприза отдельно взятого человека, но, конечно, она всегда явственно прописана в семейной динамике. И чтобы понять такую динамику, нам не надо сильно ломать голову. Ну угадайте: кого надо сильно-сильно беречь? Обычные ответы: 1) того, кто представляет из себя какую-то необыкновенно большую ценность; и 2) того, кого есть большие шансы потерять. По этой логике к королевским детям приставляют больше мамок-нянек, чем к детям простолюдинов, и за сильно больными во время болезни ухаживают больше, чем за здоровыми. Это понятно.
А вот кто представляет из себя особую ценность? Это уже не очень очевидный вопрос, вроде все дети довольно ценны, и тем не менее не все попадают в сюжет Г/О. Для Рода дети более-менее вроде бы равноценны, разве что в патриархальной культуре мальчики чуть «дороже» девочек, но и это не причина для их за-Г/О-на. Прежде чем перейти к решению этого странного неравенства в общей форме, давайте порешаем простые примеры.
Например. Вижу маму и сына – явная Г/О. Узнаю про ее маму – там явная Г/О со своим сыном. Выясняю про бабушку – у той тоже, как у них у всех, было два ребенка, сын и дочь, и сын, имея во время Отечественной войны освобождение от армии, тем не менее рвался на фронт, писал письма товарищу Сталину, и его таки призвали в 1943-м, и он погиб во время бомбежки, только-только доехав до фронта. Спрашивается, есть ли в этой семье причина для того, чтобы не пускать детей (сыновей) из дома? Да, простая и очевидная.
Например. Вижу маму и дочь – конкретная Г/О. Выясняем историю беременности. Все, включая ее жениха и родителей, были против, советовали, уговаривали, угрожали, чтобы она сделала аборт. У этого ребенка было мало шансов попасть в наш мир. Она попала, но мама расслабиться так и не может – дочке все время грозят опасности, и только она может свое чадо защитить. Логично? Абсолютно.
Например. У женщины четверо детей, но под жесткую Г/О попала только младшенькая. Предыстория рождения: у мамы был любовник, самая светлая, горячая и короткая любовь ее жизни. От кого этот последний ребенок? Ну. нет, не от него. Но почти как будто от него. Вот формально не от него, как кажется маме, но от тех прекрасных и последних дней их любви. Любовник исчез, но ребенка можно попридержать. Правда ведь?
И так далее. Это я вам пока показываю решения этих неравенств для средней школы. Для «высшей школы» такие неравенства в общем виде я бы решал по формуле «More than one»
(У Иосифа Бродского, который резво и безвозвратно укатился от своей семьи a la Колобок, есть такое эссе (давшее название книге, за которую он формально и получил Нобелевскую премию): «Less than one» («Меньше чем один»). Ребенок попадает под гипер-опеку по ровно противоположной формуле, которую вполне удобно назвать «More than one» («Больше чем один»).)
Я имею в виду, что гипер-опека возникает там, где один ребенок совмещает в себе, в глазах родителей (точнее говоря, в семейной системе), помимо себя самого, еще какую-то «замещаемую» фигуру.
Один из самых простых вариантов – это ребенок, родившийся после одного или нескольких абортов или выкидышей. Такой ребенок «больше чем один», поскольку стоит на месте двух или нескольких таких же, как он. И чем прочнее они забыты, тем больше они «висят» на нем. Ему, с приличной вероятностью, негласно будет приписана их общая ценность (в том числе, и в его собственных глазах).
По той же схеме, ребенок, как будто (пусть даже не фактически, а «как бы») родившийся от любовника, который никак потом в семье не присутствует, может совмещать в себе образ своего отца (или своего «как бы» отца) и потому стать объектом гипер-опеки.
И так далее.
Позже, в главах про Замещение и Идентификацию, мы увидим разнообразие персонажей, которые могут наследоваться ребенком вплоть до сильного отождествления.
Но принципы решения во всех «школах» одинаковы: мы ищем, что в отношении данного ребенка (или его прототипов в Роду) имеет исключительное значение, то есть исключает его из ряда ему подобных.
(Тут с грустью приходится сказать, что во многих семьях на сегодня на поверхности лежит самый простой факт – этот ребенок единственный, братьев-сестер нет. Какое-никакое Г/О на его долю, голову и плечи повалится почти наверняка.)
Обыкновенная история про навязчивую тревожность, любовь и сорок тысяч убитых детей
1
Жила-была мама Наташа, у нее были дочка Света и младший сыночек Витя.
И была у мамы Наташи странная привычка: она все время у себя в голове убивала своих детей. Она часто представляла себе, как деточек давят машины, как они падают с обрыва или с моста, как их кромсают ножами бандиты. Часто она представляла себе не смерть, а тяжелые ранения: как она случайно обливает детей кипящим маслом, как они заболевают тяжелыми болезнями и так далее.
Внимание, вопрос: становились ли Света и Витя здоровее и счастливее от маминых фантазий?
Если в чьей-то голове вас все время режут и убивают – скажет вам любой волшебник – то вам от этого тоже ничего хорошего. И немножко плохо – или даже сильно плохо – в зависимости от того, какой силой магии обладает тот, кто вас режет в своей голове.
Мама Наташа, похоже, сильным магом не была, потому что дети ее росли довольно-таки здоровые и счастливые.
Зато сама мама была немножко болезненной и несчастной.
2
А потом как-то у мамы Наташи появился друг дядя Петя. Хороший такой человек, с усами. Он в нее влюбился. И был дядя Петя немного волшебником. Не так чтобы очень, но немножко. Просто когда он чего-то хотел, то это обычно исполнялось.
Дядя Петя очень захотел, чтобы мама Наташа стала здоровой и красивой. Она ему и так очень нравилась, но он еще хотел, чтобы у нее сияли глаза, румянились щеки и мерцала кожа. Таким вот он был жадным, дядя Петя. Ему было мало влюбиться в симпатичную женщину, он еще хотел, чтобы она вообще стала красавицей.
3
А как это сделать? Вначале, когда дядя Петя и мама Наташа стали дружить, мама немного забыла про детей, и стала про них поменьше гадостей придумывать. Но потом, очень скоро, она спохватилась, что как-то мало детьми занимается. И поехала сочинять про них вдвое больше. Теперь Витеньку трактор переезжал по пять раз в день, а Светочка то падала в шахту, то ее уносил аист. Мама разгулялась.
Дядя Петя ничего про мамины занятия не знал, но чувствовал, что что-то происходит не то, когда мама задумывается и смотрит в никуда или в стенку. И губы у нее как-то при этом кривятся. Спросил ее раз, спросил другой, а она стесняется, про детские мучения не рассказывает. Как детей в одиночку мучить – это она понимала, а вместе пока ни с кем не умела.
4
А у дяди Пети были необыкновенные друзья, волшебные ягоды смородины. Все-таки он немного был волшебником. Виделся он с ними редко, потому что жили они далеко друг от друга: дядя Петя в городе, а ягоды в лесу. Но иногда, хотя бы пару раз в году, они виделись, иногда просто так, иногда по нужде. И когда они виделись, маленькие смородинки рассказывали дяде Пете всё что угодно, что он хотел знать. Потому что они сами очень много знали, почти что всё на свете.
И вот дядя Петя отправился в далекий лес, чтобы посоветоваться с ягодами про мама Наташу.
Долго ли, коротко, но дошел он до того леса, разыскал своих друзей, сел с ними у маленького лесного костра и задал свой вопрос.
5
«О дядя Петя! – сказал ему старшая смородинка, а остальные дружно закивали. – Вопрос твой хорош, но труден. С одной стороны, конечно, ничего сложного: возлюбленная твоя, когда смотрит в стенку, представляет, как детей ее мучают и убивают. И потому жизнь ей не в радость, даже несмотря на твою любовь, хороших детей и прочие милости. Эти фантазии отнимают у нее жизненный сок, потому что потом, чтобы снять их результаты со своих детей, она берет их на себя. Это грустная история, дядя Петя, и лучше бы тебе в нее даже не вмешиваться. Потому что зачем и почему она это делает – большая загадка, которую и ей-то разгадать трудно, а тебе совсем невозможно».
«А как же можно ей помочь?» – спросил дядя Петя.