И Ленский заверил, что нет. Ему и вправду нравился Онегин, и мускулы его, отточенные светом лампады, и бурные речи, в которых нельзя было не увидеть правды.
«А что ж тебе, Оленька, я нравлюсь?» – спросил Онегин.
«Нравишься», – сказала Ольга.
«И ты мне нравишься, моя душенька. Сколько лет уже смотрю на тебя – все налюбоваться не могу. Это мне не от вина так хорошо, это оттого, что ты глядишь. Ну-ка, иди, садись ко мне на колени!»
«А можно?» – Ольга повернулась к мужу.
«Да уж иди, коли хочешь!» – махнул рукой тот.
«А хочу!» – и Ольга прыгнула на колени к Онегину.
Следующие полчаса Онегин качал Ольгу на коленях и что-то шептал в ухо. Ольга смеялась. А Ленский смотрел на них и испытывал многие чувства. Ревности, кажется, не было в нем. Гораздо сильнее задевали его слова Евгения, и он все силился понять их внутреннюю правду. Счастье жены ему тоже нравилось – вечно недовольное лицо, которое она обращала к нему уже несколько месяцев, смерть как надоели.
«А знаешь, брат, – вдруг обратился к Владимиру его друг, – мы тут с Ольгой хотим прокатиться. По снежному лесу! Тебя позвали бы с собой, но ведь с тобой горячка! Она твоя подруга нынче! Но без благословенья твоего, конечно, никуда мы не поедем. Что ж, Ленский?»
«Что ж, Ленский?» – повторила Ольга.
«Езжайте, Бог с вами», – сказал Владимир.
«Неужто отпускаешь?» – спросила жена.
«Друзья мои, вы самые близкие мне люди, и коли счастье вам – так и мне счастье. И вот еще. Ты, Оленька, замучила меня своею ревностью. Все время так выходит, как будто я ужасный ветрогон, изменщик, грязная скотина, а ты такая ангелица, чистота, сама невинность! И я рад, что вижу сейчас наружи ту правду, что понял и чувствовал раньше. Мы одинаковы с тобой, и это же прекрасно! И я надеюсь, что теперь ты тоже будешь это знать, и ревности не будет больше в нашем доме! Вот это было б драгоценное лекарство! Так что езжайте!»
И Владимир, уставший от длинной речи, откинулся на подушку.
Онегин подошел к нему:
«Спасибо, друг! Так выздоравливай быстрее!»
«Давай, скачи» – ответил ему Ленский. «До встречи!»
Что же добавить к этой сказке? Разве продолжение. Ленский быстро выздоровел, а как совсем поправился, поехал в Петербург налаживать дела. Дела его пошли, безусловно, лучше – хоть и не поступив на постоянную службу, добился он в свете признания и важных финансовых выгод. О новом сборнике его стихов восторженно писал Белинский. в общем, Ленский, что называется, принял урок. Разве что поднять имение у него еще долго не получалось.
Онегин сохранил с ним дружбу; с Ольгой же скорее ее потерял. Они по-прежнему нередко виделись, но Ольга предпочитала говорить с ним разве мельком и на самые поверхностные темы. В ее глазах все происшедшее той ночью было страшной ошибкой, в которой виновато вино, злая воля рока, а пуще всего – ее растреклятый муж. Она замкнулась в своем доме и хозяйстве пуще прежнего. Муж чаще жил в Петербурге, она туда не выбиралась. В новомодное время они наверняка бы развелись, но поскольку дело было до октябрьской и сексуальной революций, так и жили порознь, в полунесуществующем браке.
Ольга училась у сестры часами сидеть у окна и смотреть, как осенние Пушкины улетают в теплые края, на прощание красиво курлыча. Татьяна же по-прежнему явно привечала Ленского (хотя бранила его за недостаток внимания к семье). Однажды, оказавшись рядом на прогулке, они заговорили о взаимной приязни, такой теплой и долгой, и Татьяна спокойно сказала, что видела бы в Ленском прекрасного и желанного любовника, кабы только он захотел того и взял на себя отвлечение внимания мужа. Когда Ленский заикнулся, что обманывать друга он не хочет, а напротив, хочет быть с ним открытым и честным, Татьяна сказала, что вот этого она ни в коем случае не допустит. «Знать об изменах Бог не велит», – сказала она, – «кабы я что- то о нем узнала – бросила бы и ушла в монастырь».
Так и осталось.
Супружеские долги: секс (-)
Ну хорошо, а если супруги друг другу не изменяют, то что еще они все-таки еще друг другу должны, чтобы не вспыхнули семейные войны? Секс – да. или нет. Сам секс тоже называют «супружеским долгом», и наверняка не зря, но это не так критично, кажется, как запрет на секс на стороне. (В смысле, многие семьи отлично обходятся без секса между супругами, годами, и это нередко вполне успешные семьи.) Тут уже законы не так строги, и общие ритуалы отсутствуют. В смысле деторождения – скорее да, и в традиционных культурах за нарушение такого можно из брака вылететь за пять минут, при полном одобрении окружающего социума. Опять-таки, род заботится о детях, как обычно. Но если говорить о сексе в смысле «порочного незачатия», то нет здесь, как мне кажется, единой системы долга. Или есть? Черт возьми, какая зыбкая почва!
Перебирая известные мне примеры, я нашел текст, который, по моему, очень красноречив и ценен в разных смыслах. Здесь я привожу его как иллюстрацию этой крайне распространенной проблемы (когда одному из супругов не хватает секса), рассказанную изнутри. Слово «долг» там не звучит, но страстей и претензий – хватает.
Дневник Оксаны
(отрывки из записей одной недели)
Итак, мое исцеление началось вчера.
Отчего ты такая довольная? – что я могу на это ответить? Оттого, что запутавшиеся ниточки вдруг становятся вполне прямыми и прочными, начинают складываться в ткань, из которой сплетается моё новое платье. Пожалуй, так.
В этот раз я знаю, о чём пойдёт речь. Я поняла это вчера, и оттого мне сегодня так легко и светло. От чувства, что всё будет так как должно быть, даже если будет иначе.
Теперь я пришла к теме, которую старательно скрывала от себя. Даже не так, тема мне давно была ясна. Пожалуй, сохранившаяся стыдливость, моя архетипическая патриархальность делали её пустыми и не работающими словами.
Этим летом я спрашивала у И-Цзин: возможен ли секс в семье? – увы, не помню выпавшую гексаграмму, наверное, стоит найти её.
Ответ был странен, и говорил о будущем, в котором победитель
получает всё.
Этой осенью у меня была самая тяжёлая и осознанная депрессия за последние много лет. Почему была? Она уходит, я просто чувствую, как она отодвигается, освобождая моё дыхание. Как можно было так долго избегать понимания того, чем она питается, отнимая у меня силы?! Конечно же, моей сексуальностью!!! – о, Создатель, какое же я загнанное в угол существо, если способна так долго скрывать от себя давно очевидные и прожитые вещи :).
Угол один, и достаточно сделать шаг, чтобы выйти из него, и не пойти по диагонали к другому углу, а просто выйти из клетки. Что так долго убивало меня? Христианская мораль? – ни в коем случае, ничто во мне сейчас ей не противоречит. Стыд? – может быть. Но разве мне есть чего стыдиться? Разве моя сексуальность приносит кому-либо боль?
Страх? – да, пожалуй. Только сейчас я понимаю, что стократ страшнее скрывать правду своего тела и своего духа, отдаваясь переживаниям бесконечной душевности. Переживаниям ценности утверждений и принципов близкого человека, бесконечному душевному же прощению. Увы, моё тело не готово прощать. Оно стало сжиматься и бить тревогу, а я затыкала уши, чтобы не слышать его.
Я перестала его любить. Я перестала давать ему то, чем оно живёт, чем питается мой дух. Я лишила их близости, той самой, в конце которой стоит поставить три мягких знака по мнению Кортасара. И они стали мне мстить. Конечно же! Смирение – конёк на котором охотно ездит моё сознание, а всем остальным приходится бежать следом, задыхаясь и падая в грязь. Что им остаётся, кроме как хватать коня под уздцы, и не давать ему скакать?