А потом я удивил самого себя. Меня настолько вдохновил успех этого невольного эксперимента, что я захотел пойти дальше. Я чувствовал, что мне нужно быть более напористым. И я залез ей под юбку. Вместо того чтобы с негодованием оттолкнуть меня, она раздвинула ноги и часто задышала.
Под юбкой у нее были трусы, как и указывали едва обозначенные линии на бедрах. А под трусами… До этого момента я не имел ни малейшего представления. Я даже не знал, чего ожидать. В 70-х большая часть мира (за исключением бесконечно малой верхушки айсберга, для которой 60-е означали не только появление стиральных машин и организованного туризма) была далека от сегодняшнего уровня сексуального просвещения. Эминема посадили бы в тюрьму. Серьезно. Как и Мадонну, и Бритни Спирс, и Робби Уильямса. Мастурбируя, я вдохновлялся иллюстрациями классических скульптур из десятитомной «Детской энциклопедии» Артура Ми – невозможно было найти изображение обнаженной груди. А вагину я и вовсе не мог себе вообразить: она попадала в зону, закрашенную детской рукой в красный цвет, с надписью «Осторожно, чудовища!».
То есть представления о женской анатомии у меня были весьма приблизительные. В моем случае образ вагины не подкреплялся ничем, кроме необоснованных слухов. В детстве я думал, что дети рождаются из живота женщины. Потом стало очевидно, что для этого нужно что-то еще, но я не знал что. Какая-нибудь дырка? Какой-нибудь изгиб или желоб? А может… нечто такое?… Я понятия не имел, как устроены женщины.
Сильнее всего в первый момент меня поразило то, что прикосновение к этой… штуке, или пустоте, как бы это ни называлось, женщина воспринимала совсем небезразлично. Шерон Смит откровенно одобряла продвижение моей руки к этой самой штуке, как ее ни назови. Этого я не ожидал. Она выгнулась, когда моя рука коснулась мягкого пушка, знакомого мне по собственному опыту полового созревания: пушистый луг тонких вьюнков. Она запрокинула голову. И тут меня ждал сюрприз.
Эта штука – я так и не придумал ей названия – была влажной. Но не просто влажной. В этом было что-то еще. Что-то другое. Она была как рот, только лучше. Я не мог это сформулировать, но знал точно: она была влажной и обволакивала теплом.
Между тем наш поцелуй стал приобретать все более замысловатые очертания. Мы пробовали различные варианты, исследовали возможности. До этого момента я считал, что они ограниченны – внутрь-наружу, вправо-влево, вверх-вниз. А оказалось, что существует необозримое пространство возможностей, усеянное мириадами мерцающих звезд. Малейшее движение исторгало новую гармонию. Диапазон возможностей этого чувственного космоса превышал все вообразимые пределы.
Но даже это не могло сравниться с тем, что таилось внизу. Кроме влажности, я обнаружил там форму, не похожую на обычные формы физического мира. Мое прикосновение меняло ее, она съеживалась, набухала, пульсировала и преобразовывалась до бесконечности. Я что-то находил, потом терял и снова находил. Потом находил что-то новое, и что-то совсем новое, о чем не мог помыслить.
В какой-то миг этого моего исследования пространства, этих поисков Венеры, Шерон Смит застонала. Негромко и мягко, как кошка. Тогда я впервые услышал такой стон и понял, что захочу услышать его еще много раз, от многих женщин.
Стон Шерон пробудил во мне удивительные эмоции. Восхищение. Силу. Собственную значимость. Я ощущал себя взрослым. А еще я почувствовал свою власть. Ее тело поднималось и опускалось, дрожало и затихало, и это происходило благодаря моим прикосновениям. Мой палец продвигался все ближе, так мне казалось, и так было, к ее сердцу.
Через минуту-другую я сделал новое открытие. Эти влажные, мягкие контуры и изгибы были вратами. Знаками, указателями на дороге. Было что-то еще, что-то более важное. То, чему, как я понимаю сейчас, предстояло играть определяющую роль в моей взрослой жизни.
Там было отверстие, не совсем отверстие, скорее створка – плотная, мускулистая, сопротивлявшаяся проникновению. Я обнаружил, что, если на нее надавить, она поддавалась, приоткрываясь. Настолько, чтобы мог пройти палец, в тот момент овеществлявший всего меня. Стенки внутри были маслянистые и бархатисто-твердые; здесь влажность усиливалась и становилась сжимающей. И опять-таки, если посмотреть на это отстраненно, ничего особенного: мокрое, почти закрытое пространство в паху. Но тогда, в крошечной кладовке с Шерон Смит, мне казалось, что все мое тринадцатилетнее существо проникает внутрь этого пространства, как будто я сосредоточен на кончике пальца и исследую, что там внутри.