Опять междуцарствие, два альбома с фотографиями только родных и друзей. Это, вроде, было не так давно. Элис похожа на себя сегодняшнюю – та же прическа, та же манера краситься, те же морщинки на лице. А вот еще одно непродолжительное знакомство. Этот постарше, на вид – мой ровесник. Мудрец, глубокая личность, делящаяся мудростью со своей музой. Какой-нибудь хренов художник. Да, так и есть. Вот они стоят на фоне его картин, тусклых пейзажей, волосы у него собраны в хвостик, тело гибкое, загорелое, красивое, ему не меньше пятидесяти. Похож на американца.
Они в Калифорнии. Черт, он еще и серфингом занимается. Да ему бы теплое молоко на ночь и в десять баиньки. Наверное, от него пахнет старостью. Аромат отдаленной смерти. Он нравится Элис. По-настоящему нравится. Но ее практичность взяла верх, разве нет? Она всегда хотела детей. Подростки с семидесятилетним отцом? Так не пойдет. Он перенес это спокойно, лишь пожал плечами. Как Марлон Брандо. С ним осталось его искусство. Проводил ее в аэропорт, послал воздушный поцелуй, купил цветы. Он всегда знал, что почем.
Кто еще? Элис скоро вернется. Какие-то снимки не по теме: вечеринки на работе, веселые компании, греется на солнышке в саду, расплывчатые контуры из-за дыма от шашлыка. Осталось два альбома. Я не Решаюсь их открыть. Мне немного страшно.
Первый снимок в следующем альбоме – они с Мартином. Они в постели. Толком ничего не разберешь, сверху одеяло. Наверное, снимали в автоматическом режиме. Они завтракают. В этой самой кровати. Они только что занимались любовью, так ведь? У Мартина это на лице написано. Она только что смеялась. Солнечный свет льется из окна. Абсолютный рай.
Сердце замерло. Дыхание перехватило. Хочу остановиться, но не могу. Переворачиваю страницу. Это уже не автоматический снимок, я вижу тень фотографа, солнце у него за спиной, Мартин с Элис жмурятся. Элис смотрит в объектив, Мартин смотрит на нее. Я видел этот снимок. Помню его. Но не помню этого выражения лица. Что это за выражение? Никогда раньше не замечал его. А ведь я знаю Мартина двадцать лет. Что оно значит? Переворачиваю страницу. Опять то же выражение.
Вот черт. Черт! Черт!
Я ничего не хочу об этом знать. Это не может быть правдой.
Слышу, как дверь открывается, запихиваю альбомы обратно в шкаф. У меня еще будет возможность, но я уже не воспользуюсь ею. Любопытство – как ревность или тоска по прошлому – болезненное, унизительное чувство. Оно безжалостно разрушает тебя.
– Спайки, ты что будешь? Есть колбаса, яйца, ветчина…
– Что-то мне вдруг нехорошо стало.
Мартин пьет уже третью кружку пива и демонстрирует чудеса общительности. Он то и дело посматривает на женщину с длинными темными волосами, в узкой юбке, сидящую за три столика от нас, а она отвечает ему взглядами из-под полуприкрытых век. Он изменился в последние несколько месяцев: не такой мягкий и расслабленный. Если бы я не знал Мартина так хорошо, решил бы, что его что-то беспокоит. Однако рябь на нем разглаживается без следа – уж мне-то это известно.
Мы переходим к обсуждению женщин. Мартин говорит в своей спокойной, беспристрастной манере, но продолжительность и путанность его речи придают ей статус практически публичного выступления. Это не похоже на Мартина. Обычно он не такой. Наверное, все дело в пиве.
– Знаешь, что я тебе скажу, Спайк? В действительности, женщины любят чтобы над ними властвовали. Им кажется, что они хотят свободы. Им кажется, что они хотят независимости. Но это не так. Никакая свобода им не нужна. Свобода – это кошмар. Некоторые из них осознают, что свобода – непаханое поле для сожалений и ошибок. Если ты поймешь это, будешь знать о женщинах все, Спайк. Они хотят жить в мире, которого нет, им нужен двойной стандарт. Им нужна иллюзия ответственности, а не реальная ответственность. Поэтому они ждут, чтобы их соблазнили, и никогда не соблазняют сами. Ты их соблазняешь.
– Так и есть.
– Может, выпьем?
– А тебе не хватит?
– И вот еще что… Они расставляют ловушки. Когда у них что-то не ладится. Они не… они… тебя наказывают. Из-за того, что плохо им. Почему так? Не знаю. Но не потому, что они хотят причинить тебе боль, нет. Им кажется, что так они призывают на помощь.
– У меня так с Бет было.
– Они хотят, чтобы ты догадался, что им плохо. Они не могут просто сказать. Просто сказать, что дело не в тебе. Ты должен сам интуитивно почувствовать, понимаешь? Она тебе нож в сердце втыкает, а нужно обнять ее и говорить, что все хорошо. Все хорошо. А потом она повернет рукоятку, но ты не отступай, ты обнимай ее и повторяй, что все в порядке. Лучше сам воткни нож себе в грудь. Потому что это проверка, проверка твоей любви. Мне это не кажется справедливым. Это несправедливо. Но именно так происходит. Ты должен знать, как все происходит, и тогда у тебя найдутся силы пройти эти испытания еще и еще раз. Ведь они никогда не кончаются, Спайк, никогда. Ты не сдаешь окончательного, на всю жизнь, экзамена.