– Ладно, Спайк, а как дела на работе?
Переход получается неестественным и натянутым, но, может, так нам удастся уйти от неприятной темы.
– Нормально. У меня есть заказ на рекламу шоколада. Куча денег. Скоро просмотр предварительного проекта.
– Ясно. Значит, шоколад. Шоколад – это хорошо. Понятно. Ты точно больше пива не будешь? Видел «Большого брата»?[24] Господи, я… А как родители?
Мартин выпивает залпом три четверти кружки. Взгляд бешено мечется по бару.
– Ты не расстроился, Мартин?
Он смотрит на меня, улыбается своей мальчишеской улыбкой.
– И не думал. С чего мне расстраиваться?
– Ну… хоть ты ее не любил, вы все-таки были вместе и…
– Даже если бы я расстроился, разве это что-то меняет?
Я растерялся. Мартин ушел в себя, вряд ли он слышит, что я говорю, и непонятно, к кому обращается: ко мне, к самому себе или к подставке под кружкой.
– Во всяком случае, это ненадолго.
– На самом деле в этот раз, мне кажется…
– Ну а как твои родители? Давно их не видел. Старушка Айрис все еще отправляет тебя в Сибирь в ссылку? Дьявол в юбке. Бедный Дерек.
– Я был у них на прошлой неделе, они неплохо…
Мартин вдруг перебивает меня, подняв глаза от своей подставки:
– Это ненадолго, Спайки, потому что ты ни черта не понимаешь в женщинах. Потому что ты и на сей раз все испортишь, как всегда.
Меня как будто мешком по голове двинули. Мартин говорит это зло, безжалостно. Он смотрит на меня из-под полуприкрытых век, во взгляде – ярость. Слова вылетают как стрелы.
– Я серьезно. Ты думаешь, у тебя есть шанс? Да ты… ты такой же, как они, вечно у тебя все плохо, все скулишь: «Ах я бедный несчастный».
– Совсем не обязательно…
Он тычет в меня пальцем, словно хочет просверлить пространство между нами.
– Знаешь, когда мы в прошлый раз пили кофе после дурацкой встречи с посредниками, ты сказал про Поппи, что она все время повторяет: «Это несправедливо».
– При чем здесь Поппи?
– Вот опять. «Это несправедливо». Бедный Спайки, пожалейте его. Бедный Дэнни, защитите его. Говорю же, ты все испортишь, потому что всегда будешь жалеть себя, если что-то не заладится. Ты ни черта не понимаешь в этом, ни черта не знаешь про это. Женщинам наплевать, чего ты там хочешь или от чего страдаешь. Всем наплевать. Это борьба за жизнь. Борьба за продолжение рода. Тебе бы пора это выучить. Ведь ты доказываешь это собственным примером. А все хнычешь, как школьник.
– Ты много выпил.
– И. еще. У тебя никогда не будет нормальных отношений с женщинами, потому что ты их не любишь. Тебе кажется, что любишь, но это не так. А я люблю. Люблю по-настоящему. Я принимаю их такими, какие они есть. Со всей их дурью. Со всем их поганым дерьмом. Потому что это жизнь. Потому что благодаря им земля вертится, потому что с них все начинается, потому что они… что бы ни говорили… первоисточник всего. А ты думаешь, что все можно устроить правильно, но так не получается. И неважно, что значит твое «правильно». Ты не просто… наивный перфекционист. Ты разочаровавшийся идеалист. И это еще слишком мягко сказано. На самом деле ты их боишься. Поскольку они другие. Ты хочешь, чтобы они были как мужчины, а ничего хуже придумать нельзя. Как удав и кролик. Это… это… Ну, не знаю… да ты просто баба.
Пытаюсь разобраться в том, что наговорил мне Мартин. Конечно, я боюсь женщин. Я всех боюсь. Боюсь киоскера, у которого покупаю утром газету. Потому что, как и все вокруг, раним, незащищен, меня легко обидеть. Меня любой может обидеть.
– Мартин…
Он уже стоит, качаясь из стороны в сторону. Кажется, вот-вот рухнет. К ужасу своему, я замечаю, что по щеке у него скатывается слеза. Голос изменился. Тихий, еле слышный.
– Мне что-то нехорошо. Мне от всего этого нехорошо, Спайк. Я люблю тебя, Спайк. Ты мой лучший друг. Мой лучший…
Он прерывается на полуслове, смотрит вокруг, как будто ищет поддержки.
– Мне пора.
– Как? Это из-за меня и Элис? Я думал… ты говорил…
Я встаю, кладу ему руку на плечо, но он со злостью сбрасывает ее.
– Ты решил, мне не все равно? Да мне плевать. Кто она такая? Подумаешь, потеря. Сколько их было, и еще будет. Вчера, сегодня, завтра. Завтра и послезавтра. Проклятое течение времени. К черту! Пошло все к черту!
Он пятится, идет к выходу, взгляд загнанный, как у зверя.
– Мне пора. Мне пора, Дэнни. Я… – Мартин натягивает куртку и, прежде чем я успеваю что-то сказать, уходит.
Я остаюсь за столиком, пытаюсь протрезветь, не понимаю, что делать. Что случилось? Что произошло?