Выбрать главу

Он не принадлежал к числу мужчин, которые стыдятся того, что оказались объектом подобного ограбления, — не скрывая смеха, рассказывал об это происшествии. И действительно, девочки — это всего лишь девочки, хотя они и обладают незаменимым качеством — оказываться всегда там, где они нужны. Чтобы утешиться, нет ничего лучше честной, добропорядочной женщины.

Среди лекарств Пале-Рояля были и такие, которые стоили всех самых прославленных курортов.

Руссо в Венеции

Свои любовные связи в Венеции не скрывали, демонстрируя их без особой сдержанности и излишней похвальбы. Важная персона в городе брала с собой в гондолу куртизанку, чтобы затем присоединиться к ней после мессы в церкви Сен-Марк; другое значительное лицо, знаменитый прокурор, публично обменивался через окно колкостями и игривыми фразами с известной шлюхой, которая жила напротив него. Ни один муж не видел никаких трудностей в том, чтобы сказать своей жене, что идет обедать с куртизанкой, и его жена посылала с ним все, что было необходимо для удовольствия. Впрочем, женщины умели возмещать свои убытки, и, что бы мужья ни делали, спокойно терпели. Е donna maritata, эта фраза извиняла все. Свобода нравов не останавливалась даже перед дверями церквей. Не было ни одной образованной религиозной женщины, которая не имела бы любовника. Как рассказывал Шарль де Бросс, в начале XVIII века, во время его приезда, между всеми монастырями разгорелся спор из-за права предоставить новому нунцию любовницу. В защиту молодых монахинь нужно сказать, что большинство из них были заточены в монастырь силой.

Сироты и подкидыши воспитывались в специальном заведении, где их обучали музыке и пению. Из этого заведения они выходили только для того, чтобы выйти замуж или отправиться в монастырь. Для преступных личностей не составляло никакого труда остановить свой выбор на одной из девочек, находящихся в таком идеальном силке, и, закармливая их сладостями, задаривая безделушками, ждать, когда они достигнут половой зрелости. Они поют, как ангелы, докладывал Бросс одному из своих друзей, «и играют на скрипке, флейте, органе, гобое, виолончели, фаготе, и, коротко выражаясь, нет такого большого инструмента, который мог бы их испугать».

По словам Жан-Жака Руссо, который примерно в то же время регулярно посещал вечерние службы в церкви Мендиканти, эти молодые хористки не обладали той красотой, которую он надеялся увидеть. По крайней мере, те, которых ему представили во время небольшого обеда, устроенного по его просьбе. Как он сам выразился, это были уроды, чья уродливость не исключала очарования. Что скрывалось за этим лицемерным фасадом? Если верить Шатобриану, который, как известно, не любил Руссо, то вместе с его другом Каррио они собирались на общие деньги воспитывать маленькую девочку, расположение и слезы которой они должны были разделять между собой. Что же было на самом доле? Боязливый и осторожный Руссо воспользовался этой возможностью, или же он просто удовольствовался позицией наблюдателя? Одно можно утверждать с уверенностью: вечера, когда Жан-Жак вместе со своими друзьями встречался с этими девушками под предлогом наслаждения их пением и игрой, были достаточно многочисленными; в частности, такие встречи проходили у некоего Фагоаги, испанца, содержавшего Беттину, любезную и очаровательную танцовщицу, шассе-круазе и шассе-баттю которой вносили разнообразие в ночные бдения этих господ.

«Я всегда испытывал отвращение к публичным женщинам, а в Венеции только они были мне доступны…» В этой фразе весь Руссо, который признается, что за все время его годичного пребывания там он занимался сексом лишь два раза, да и то — в исключительных случаях. Как и следовало ожидать, эти две возможности возникли не иначе, как по воле друзей. Никогда по своей собственной инициативе он не осмелился бы на такое бесстыдство. «…Вследствие непоследовательности, которую мне самому трудно понять, я в конце концов поддался уговорам, вопреки своей привычке, своему сердцу, разуму, даже против своей воли, исключительно по слабости, из стыда высказать боязнь и, как говорят в той стране, per non parev troppo coglione[4]. Padoana[5], к которой мы отправились, была довольно хороша собой, даже красива, но не той красотой, какая нравится мне. Доминик оставил меня у нее. Я велел подать шербет, попросил ее спеть и через полчаса решил уйти, оставив на столе дукат; но на нее напала странная щепетильность, не позволявшая взять деньги, не «заработав» их, а на меня — странная глупость устранить повод для этой щепетильности. Я вернулся во дворец до такой степени уверенный в беде, что первым моим шагом было послать за врачом, чтобы попросить у него лекарства. Ничто не может сравниться с нравственным мученьем, которое я испытывал в течение трех недель, хотя никакой действительный недуг, ни один видимый признак не оправдывал моих опасений. Я не мог себе представить, чтобы можно было выйти из объятий падуанки безнаказанно».

вернуться

4

Чтобы не прослыть слишком трусливым (ит.).

вернуться

5

Падуанка (ит.).