В образе своей героини Пруст вывел свое ощущение тайной стороны этого общества, которое существовало где-то на периферии того, к которому он принадлежал. «Этот бандитский мир с его специфичными нравами кажется нам настолько же чуждым и ввергает нас в такую растерянность, как и индейцы Фенимора Купера и японцы Лоти», — говорил своему другу Дюпле, большой любитель проституток и великий грешник.
Есть ли в романе Пруста более аристократичный персонаж, чем Робер де Сен-Лу? Зачем нужно было, чтобы это был он, чей успех у женщин теперь не берут в расчет, который влюбился в «Рахиль-ты-мне-дана», с которой повествователь познакомился в борделе несколькими годами раньше? Это была девушка посредственной внешности, которая не прощала Сен-Лу его потрясающей красоты. «Сен-Лу не показал мне ее карточку: во-первых, она не красавица, а во-вторых, она не выходит на карточках, это моментальные фотографии, ее снимал я, у вас создался бы искаженный образ».
Пораженный этой безрассудной любовью, рассказчик, присмотревшись к ней внимательнее, замечает, что Сен-Лу вело в первую очередь болезненное любопытство. Беспокойство и терзания, которые вызывала у него полная загадок жизнь Рахили, придают ее образу необходимую плотность. «Я понимал, что за нее я не дал бы и двадцати франков в публичном доме… не дал бы!»
В этой невозможной любви есть тайное наслаждение, примешивающееся и тесно связанное с тем сладко-терпким удовольствием, которое некоторым мужчинам доставляет ревность.
Сименон: поездка на Кубу
Стыд за самого себя, как Толстому, был знаком и Жоржу Сименону. В восемнадцать лет он продал часы своего горячо любимого, обожаемого отца, чтобы оплатить ночь с черной женщиной, которую он страстно желал. Но он быстро забыл об этой слабости и попал, на этот раз без угрызений совести, в мир бесчисленных постелей бесчисленных шлюх. «Чтобы как-то ответить на легенды, делающие из меня одержимого сексом, я позволю себе заметить, что у меня совершенно нормальные предпочтения и я не единственный человек, которого как в период нежной юности, так и сейчас одолевают повелительные сексуальные потребности. Я уже говорил о моей любви к хорошим тканям. Их я называю благородными материями. А что может быть великолепнее, чем кожа и плоть женщины? И бывает ли между двумя существами связь более тесная, чем та, которую дает совокупление?»
В течение всей своей жизни Сименон будет посещать публичные дома, дома свиданий и стриптизы, уменьшая свой вкус к любви до простого желания, акт удовлетворения которого должен быть легким и быстрым и не содержать в себе ни тени чувства стыда или ощущения собственной греховности. Короткое и интенсивное напряжение, которое требовалось ему для написания книги, всегда стоило нервного переутомления, и лишь половой акт был способен снять напряжение. Первая встречная, если только она оказывалась красивой, прекрасно с этим справлялась. Впрочем, красота была не единственным условием, выполнение которого было необходимо и достаточно для того, чтобы вернуть ему покой: надо было, чтобы женщина была для него новой. Во время путешествия в Гавану он, не колеблясь, берет с собой любовницу, которая — о, сюрприз! — оказалась достойной своего любовника. «Однажды после полудня мы, Д. и я, решили посетить один из домов свиданий. Мы выпили несколько «дайкири»? Не исключено. Д. непринужденно и восхищенно смотрела на крупную девушку еще более крупного негра с обнаженным совершенным телом.
— Почему бы тебе не переспать с ней?
— А почему бы и нет?
Я не знал, что Д. будет там и не удовлетворится ролью зрительницы.
Несколькими днями позже она рассказывает мне о другом доме. Его очень высоко ценили американцы, и именно это заведение нам порекомендовал директор нашего отеля. Мы отправляемся туда. Этот дом оказывается менее изящным, чем первый, но гораздо более оживленным; пары пьют и болтают во внутреннем дворике.
Мы выбираем себе двух молодых женщин, блондинку, прибывшую неизвестно откуда, и очаровательную чувственную мулатку. Мы пьем с ними в патио, затем они ведут нас в комнату, где мы проводим около двух часов. Д. получает там такое удовольствие, что мы возвращаемся туда дважды, трижды, даже больше, и блондинка, краснея, отдает нам фотографию большого формата, на которой она изображена без всего и которую она подписала для нас двоих (…).