Увозят нас корабли разлуки, спешат они,
И глаз мой изранен — его стерли потоки слез
В разлуке с любимым,
что пределом желаний был
И мой исцелял недуг и горести прогонял.
Господь мой, преемником моим
для него ты будь —
Порученное тебе вовеки не пропадет».
Мариам всякий раз рыдала, как вспоминала Нур-ад-дина, не принимая утешения патрициев. Она плакала, стенала и жаловалась:
«Язык моей страсти, знай,
в душе говорит с тобой —
Вещает он обо мне, что страстно тебя люблю,
И печень моя углями страсти расплавлена,
А сердце трепещет и разлукой изранено.
Доколе скрывать мне страсть,
которой расплавлен я?
Болят мои веки, и струятся потоки слез».
Девушка всю дорогу не могла найти покоя.
Что же касается Али Нур-ад-дина каирского, сына купца Тадж-ад-дина, то, после того как Мариам села на корабль и уехала, земля стала для него тесна, и не утверждался в нем покой, и не слушалась его стойкость. В доме, где они жили с Мариам, юноше везде мерещилась возлюбленная. Он смотрел на станок, за которым она работала, прижимал к груди ее одежды и рыдал, шепча такие стихи:
«Узнать ли, вернется ль близость
после разлуки вновь
И после печали и оглядок в их сторону?
Далеко минувшее, оно не вернется вновь!
Узнать бы, достанется ль мне близость
с любимою.
Узнать бы, соединит ли снова нас с ней Аллах,
И вспомнят ли милые любовь мою прежнюю.
Любовь, сохрани ты ту, кого неразумно так
Сгубил я, и мой обет и дружбу ты сохрани!
Поистине, я мертвец, когда далеко они.
Но разве любимые согласны, чтоб я погиб?
О горе, когда печаль полезна моя другим!
Растаял я от тоски и горя великого.
Пропало то время, когда близок я с нею был.
Узнать бы, исполнит ли желание мое судьба?
О сердце, горюй сильней, о глаз мой,
пролей поток
Ты слез и не оставляй слезы ты в глазах моих.
Далеко любимые, и стойкость утрачена,
И мало помощников, беда велика моя!
И господа я миров прошу, чтоб послал он мне
Опять возвращение милой
с близостью прежнею».
Нур-ад-дин еще раз вгляделся в углы комнаты и заплакал сильнее:
«Я таю с тоски, видя следы любимых
На родине их, потоками лью я слезы,
Прошу я того, кто с ними судил расстаться,
Чтоб мне даровал когда-нибудь он свидание».
Молодой человек поднялся, запер ворота дома и побежал к морю. Стал он вглядываться вдаль, тщетно надеясь разглядеть хотя бы парус корабля, который увез возлюбленную. Нур-ад-дин вновь расплакался и, вздыхая, произнес такие стихи:
«Привет вам! Без вас теперь
не в силах я обойтись,
И где бы ни были — вблизи или далеко,
Влечет меня к вам, друзья, всегда,
каждый час и миг,
И так же я к вам стремлюсь,
как жаждущие к воде.
Всегда подле вас мой слух, и сердце мое, и взор,
И мысль о вас сладостнее меда мне кажется.
О горе, когда ушел от стана ваш караван,
И с вами ушел корабль от мест,
куда я стремлюсь!»
Купеческий сын в тоске воскликнул: «О Мариам, о Мариам, довелось ли тебе увидеть меня во сне или в сплетениях грез?» А когда усилилась его печаль, прошептал:
«Увидит ли после дали этой опять вас глаз,
Услышу ли из жилища близкого голос ваш?
Сведет ли нас вновь тот дом,
который привык уж к нам,
Желанное получу ль, получите ль вы его?
Возьмите, куда б ни шли, носилки костям моим,
И где остановитесь, заройте их подле вас.
Имей я два сердца, я бы жил лишь
с одним из них,
А сердце, что любит вас так страстно,
оставил бы.
И если б спросили: “От Аллаха чего б желал?”
Сказал бы: “Прошенья ар-Рахмана и вашего”.
Бродя в отчаянии по берегу, Нур-ад-дин восклицал только: «О Мариам, о Мариам!
О, Марьям красавица, вернись —
ведь глаза мои,
Как облако дождевое, влагу струят свою.
Спроси ты хулителей моих прежде всех людей,
Увидишь, что тонут веки глаза в воде белков».
Какой-то старик, выбравшись из лодки, подошел к юноше и, увидев его слезы, произнес: «О дитя мое, ты, кажется, плачешь о невольнице, которая уехала вчера с франком?». Нур-ад-дин, услышав эти слова, упал без чувств и пролежал час, очнувшись, он загоревал еще сильнее и произнес такие стихи:
«Надеяться ль после дали вновь
на сближение с ней,
И дружбы услада возвратится ли полностью?
Поистине, в моем сердце страсть и волнение,
И толки доносчиков тревожат, и речи их.
Весь день пребываю я смущенным, растерянным,
А ночью надеюсь я, что призрак ее придет.
Аллахом клянусь, ко мне любви не забуду я!
И как же, когда душе наскучили сплетники?
Нежна она членами, и впалы бока ее,
И глаз ее в мое сердце стрелы метнул свои.
Напомнит нам ивы ветвь в саду ее тонкий стан,
А прелесть красы ее свет солнца смутит совсем.
Когда б не боязнь Аллаха (слава славна его!),
Сказал бы я столь прекрасной: “Слава славна ее!”»
Старик все еще сидел возле молодого человека, печалясь о том, что такой красивый, стройный, соразмерный, красноречивый юноша с тонкой душой находился в таком состоянии. А старик этот был капитаном корабля, отправлявшегося в город Мариам, и было на его корабле сто купцов из придворных мусульман. Сказал капитан Нур-ад-дину: «Терпи, и будет одно лишь благо, и если захочет Аллах — величие ему и слава! — я доставлю тебя к ней». — «Когда отъезд?» — спросил юноша. И старик ответил: «Нам осталось еще три дня, и мы поедем во благе и безопасности». Молодой человек обрадовался и стал благодарить капитана за милость и благодеяние. Потом он вновь вспомнил дни близости и единения со своей бесподобной невольницей и залился слезами, читая такие стихи: