С восходом солнца визирь поспешил в конюшню посмотреть на результаты лечения. Когда же снял он повязку в глаз животного, то увидел, что болезнь отступила и это прекраснейшие из красивых глаз по могуществу владыки открывающего. «О мусульманин, я не видел в мире подобного тебе умельца! Клянусь Мессией и истинной верой, ты угодил мне, ведь бессильны были излечить этого коня все коновалы в нашей стране». Визирь собственноручно освободил Нур-ад-дина от оков, пожаловал ему роскошную одежду и назначил главным конюхом, установив довольствие, жалованье и поселив в комнате над конюшней. Купеческий сын несколько дней восстанавливал силы, но не забывал о своих обязанностях. Он нещадно наказывал нерадивых слуг, которые недостаточно хорошо ухаживали за лошадьми, ежедневно сам вычищал любимцев визиря. Хромой господин не мог нарадоваться на нового слугу и не подозревал, к чему все это приведет.
Однажды дочь кривого визиря, невинная и прекрасная, подобная убежавшей газели или гибкой ветке, сидела в новом дворце у окна, из которого была видна конюшня. Девушка услышала, как новый главный конюх поет и сам себя утешает такими стихами:
«Хулитель мой, что стал в своей сущности
Изнеженным и весь цветет в радостях, —
Когда терзал бы рок тебя бедами,
Сказал бы ты, вкусив его горечи:
“Ах, прочь любовь и все ее горести —
Спалила сердце мне она пламенем!”
Но вот теперь спасен от обмана я,
От крайностей и бед ее спасся я,
Так не кори в смущение впавшего,
Что восклицает, страстью охваченный:
“Ах, прочь любовь и все ее горести —
Спалила сердце мне она пламенем!”
Прощающим влюбленных в их бедах будь,
Помощником хулителей их не будь,
И берегись стянуть ты веревку их,
И страсти пить не принуждай горечь их.
Ах, прочь любовь и все ее горести —
Спалила сердце мне она пламенем!
Ведь был и я среди рабов прежде вас,
Подобен тем, кто ночью спит без забот.
Не знал любви и бдения вкуса я,
Пока меня не позвала страсть к себе.
Ах, прочь любовь и все ее горести —
Спалила сердце мне она пламенем!
Любовь познал и все унижения
Лишь тот, кто долго страстию мучим был,
Кто погубил рассудок свой, полюбив,
И горечь пил в любви одну долго он.
Ах, прочь любовь и все ее горести —
Спалила сердце мне она пламенем!
Как много глаз не спит в ночи любящих,
Как много век лишилось сладкого!
И сколько глаз, что слезы льют реками,
Текущими от мук любви вдоль ланит!
Ах, прочь любовь и все ее горести —
Спалила сердце мне она пламенем!
Как много есть безумных в любви своей,
Что ночь не спят в волнении, вдали от сна;
Одели их болезни одеждою,
И грезы сна от ложа их изгнаны.
Ах, прочь любовь и все ее горести —
Спалила сердце мне она пламенем!
Истлели кости, мало терпения,
Течет слеза, как будто дракона кровь.
Как строен он! Все горьким мне кажется,
Что сладостным находит он, пробуя.
Ах, прочь любовь и все ее горести —
Спалила сердце мне она пламенем!
Несчастен тот, кто мне подобен по любви
И пребывает ночью темною без сна.
Коль в море грубости плывет и тонет он,
На страсть свою, вздыхая, он сетует.
Ах, прочь любовь и все ее горести —
Спалила сердце мне она пламенем!
Кто тот, кто страстью не был испытан век
И козней кто избег ее, тонких столь?
И кто живет, свободный от мук ее,
Где тот, кому досталось спокойствие?
Ах, прочь любовь и все ее горести —
Спалила сердце мне она пламенем!
Господь, направь испытанных страстию
И сохрани, благой из хранящих, их!
И надели их стойкостью явною,
И кроток будь во всех испытаниях к ним.
Ах, прочь любовь и все ее горести —
Спалила сердце мне она пламенем!»
Слушая эти строки, дочь визиря думала: «Клянусь Мессией и истинной верой, этот мусульманин — красивый юноша, но только он, без сомнения, покинутый влюбленный. Посмотреть бы, возлюбленная этого юноши красива ли, как он, и испытывает ли она то же, что и он? Если его возлюбленная красива, то этот юноша имеет право лить слезы и сетовать на любовь, а если нет, то погубил он свою жизнь в печалях и лишен вкуса наслаждения».
Накануне во дворец привезли Мариам-кушачницу, и дочь визиря видела ее печаль и решила развеять грусть разговорами об этом юноше. Девушка пошла к жене отца и застала ее в слезах. Мариам, сдерживая рыдания, произнесла:
«Прошел мой век, а век любви все длится,
И грудь тесна моя от сильной страсти,
А сердце плавится от мук разлуки,
Надеется, что встречи дни вернутся
И будет близость стройной, соразмерной.
Не укоряй утратившего сердце,
Худого телом от тоски и горя,
И не мечи в любовь стрелой упреков —
Ведь в мире нет несчастнее влюбленных,
Но горечь страсти кажется нам сладкой».
Вспоминая минувшие наслаждения, Ситт-Мариам прочла такие стихи:
«Терплю по привычке я разлуку с
возлюбленным,
И слез жемчуга струю я россыпь за россыпью.
Быть может, пришлет Аллах
мне помощь — поистине,
Все легкое он ведь свил
под крыльями трудного».
«О царевна, — сказала ей дочь визиря, — не печалься, пойдем к окну во двор — у нас в конюшне есть красивый юноша со стройным станом и сладкою речью, и, кажется, он покинутый влюбленный». — «Как же ты определила, что он покинутый влюбленный?» — спросила Мариам. «Он говорит касыды и стихи ночью и днем», — ответила девушка.