Любовный дурман

Тогда девушка, вынув из своего узла мешок из таифской кожи, развязала его и вынула два гвоздя, потом села и принялась за работу и работала, пока не закончила. Шелк превратился в красивый зуннар[5]. Невольница почистила зуннар, придала ему блеска и, завернув в тряпицу, положила под подушку.

Потом она разделась и легла рядом с Нур-ад-дином. Девушка начала его растирать, молодой человек проснулся и увидел подле себя красавицу, подобную чистому серебру, мягче шелка и свежее курдюка. Она была заметнее, чем знамя, и лучше красных верблюдов — в пять пядей ростом, с высокой грудью, бровями, точно луки для стрел, и глазами, как глаза газелей. Щеки ее, точно анемоны, живот втянутый и со складками, пупок вмещал унцию орехового масла, и бедра походили на подушки, набитые перьями страусов, а между ними была вещь, которую бессилен описать язык, и при упоминании ее изливаются слезы. И как будто ее имел в виду поэт, написавший такие стихи:

И ночь — из ее волос, заря — из ее чела,
И роза — с ее щеки, вино — из ее слюны.

Сближение с ней — приют,
разлука же с ней — огонь.
В устах ее — жемчуга, на лике ее — луна.

А как прекрасны слова кого-то из поэтов:

Являет луну и гнется она, как ива,
И пахнет амброй и глядит газелью.

И мнится, грусть влюбилась в мое сердце
И в час разлуки с ней вкушает близость.

Ее лицо Плеяды затмевает,
И лба сиянье затмевает месяц.

А кто-то из поэтов сказал:

Открылись они луной, явились нам месяцем,
Как ветви качаются, как лани глядят на нас.

И есть насурьмленные средь них,
столь прекрасные,
Что прахом под ними быть Плеяды хотели бы.

Нур-ад-дин повернулся к девушке, прижал ее к груди, и стал сосать ее верхнюю губу, пососав сначала нижнюю, а затем он метнул язык между ее губ и поднялся к ней. Он нашел, что эта девушка — жемчужина несверленая и верблюдица, другим не объезженная. Он уничтожил ее девственность и достиг единения с нею, и завязалась меж ними любовь неразрывная и бесконечная. Юноша осыпал щеки возлюбленной поцелуями, точно камешками, что падают в воду, и пронзал ее, словно разя копьем при набеге врассыпную, ибо Нур-ад-дин любил обнимать черноглазых, сосать уста, распускать волосы, сжимать в объятиях стан, кусать щеки и сидеть на груди, с движениями каирскими, заигрываниями йеменскими, вскрикиваниями абиссинскими, истомой индийской и похотью нубийской, жалобами деревенскими, стонами дамиеттскими, жаром саидийским и томностью александрийской. А девушка соединяла в себе все эти качества вместе с избыточной красотой и изнеженностью, и сказал о ней поэт:

Вот та, кого целый век забыть я стремился,
Но все ж не склонялся к тем,
кто не был к ней близок.

Подобна она луне во всем своем облике,
Прославлен ее творец, прославлен создатель!

И если свершил я грех великий, любя ее,
То нет на раскаянье мне больше надежды.

Бессонным из-за нее, печальным,
больным я стал,
И сердце смущенное о ней размышляет.

Сказала она мне стих (а знает его лишь тот,
Кто рифмы передает и доблестен в этом):

«Известна ведь страсть лишь тем,
кто сам испытал ее,
И знает любовь лишь тот,
кто сам с ней боролся».

Влюбленные провели ночь в наслаждении и радости, одетые в одежды объятий с крепкими застежками, в безопасности от бедствий ночи и дня, и спали они, не боясь при сближении долгих толков и разговоров, как сказал о них поэт:

Посещай любимых,
и пусть бранят завистники —
Ведь против страсти
помочь не может завистливый.

И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,
Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем.

Обнялись они, и покров согласья объемлет их,
А подушку им заменяют плечи и кисти рук.

И когда сердца заключат с любовью союз навек,
По холодному люди бьют железу, узнай тогда.

О хулящие за любовь влюбленных,
возможно ли
Исправление тех, у кого душа испорчена?

И когда дружит хоть один с тобой —
он прекрасный друг.
Проводи же жизнь ты с подобным другом
и счастлив будь!

5

Зуннар — род пояса, непременная принадлежность одежды христианских монахов. В разговорном арабском языке этим словом обозначается всякий пояс вообще.