Гости. Мама всегда напоминала, что необходимо создавать всевозможные удобства для гостей, следить за каждой мелочью: ароматические саше в комодах, дополнительные подушечки для любителей поспать, утренний чай в постель. Но Мона и Эми не гости, они пансионерки. Пансионерки, мамочка, не гости. Если бы ты и папа были более осторожны и не заказали второй графин вина, вы бы не разбились вдребезги и не бросили свое единственное дитя на произвол судьбы.
Ник Элбет тоже бросил ее, оставил одну, смотавшись с американками. Это, конечно, не одно и то же, но она не могла отогнать странное чувство потери и измены. Ник бросил ее одну, уйдя с проклятой притворной улыбочкой, не говоря уже об обеспеченных американках. Кто скажет, вернется ли кто-нибудь из них? Она даже не знает, где живет Ник. У нее нет номера его телефона. Если он решит не возвращаться, она не сможет разыскать его. Он исчезнет из ее жизни также внезапно, как и появился.
Глупая корова. Зная Ника, следует предположить, что они в кабачке «Королевский вяз», уминают яичницу по-шотландски и запивают розовым джином. Конечно, он вернется, почему нет? А потом они будут вместе в ее постели, в объятиях друг друга, в безопасности. Или все не так? Ужасная реальность снова навалилась на нее. Две американки поселятся в ее доме, ее счастье принесено в жертву экономическим соображениям. Не будет больше веселых гонок по гостиной, беготни вверх и вниз, как той ночью, когда он поймал ее на лестнице и взял прямо на ступеньках.
Мама не одобрила бы Ника Элбета. У нее было определенное мнение о бездельниках, американцах и евреях, и вот Джорджина связалась с людьми именно этих трех категорий. Она уверена, Мона – еврейка. Это сразу видно. Извини, мама. Если твоей дочери и суждено выжить, то только благодаря счастливой встрече с Ником Элбетом в тот беспросветный день. Она лежала в постели до полудня. Огромным усилием воли заставила себя встать, одеться и поехать на Бонд-стрит на встречу с дилером аукциона Сотби.
Панорама Грин-парка, открывающаяся со второго этажа автобуса номер 19 немного подняла ее дух. В потрепанной спортивной сумке отца лежали несколько предметов из шеффилдского чайного сервиза, пережившего бомбежки во время войны, бриллиантовые кольца и браслеты, диадема матери, в которой она впервые появилась при дворе еще в тридцатые годы. Драгоценности безнадежно старомодны и вряд ли принесут достаточно денег для уплаты долгов после похорон и расчетов с налоговым управлением. В последнюю минуту она забрала назад мамин жемчуг. Если ее поймают, придется сказать, что, по ее мнению, он фальшивый.
Драгоценности матери должны были перейти к ней после замужества, а потом, через много лет, к ее дочери.
Теперь какой-нибудь проклятый незнакомец завладеет ими, скорее всего, один из этих чертовых американцев. Они повсюду скупают все подряд, включая ночные горшки. В прошлую субботу дилер с Портобелло Роуд рассказал ей, что американцы вывозят в Америку ночные горшки и используют их как чаши для пунша. Мама снисходительно-величественно улыбнулась бы этому.
Продолжая делать домашние дела, Джорджина вспомнила день, когда на Бонд-стрит она встретила Ника Элбета. Это было меньше месяца тому назад. По привычке она свернула с Пикадилли и пошла по левой стороне Бонд-стрит, остановившись на мгновение, чтобы полюбоваться янтарем в витринах Сака Фререса, и заранее предвкушая восторг от магазина Эспри. Это стало маленьким ритуалом, в памяти оживала первая такая экскурсия в четырехлетнем возрасте. Она гордо шагала рядом с бабушкой по Бонд-стрит, потом через Беркли-сквер к кондитерской Гантера за самым лучшим чаем. Приближаясь в тот день к Эспри, Джорджина уловила смутное беспокойство на обычно тихой улице. Стайка чересчур обвешанных украшениями квохчущих куриц в ярких шляпах обступила со всех сторон вялого молодого петушка в великолепном синем блейзере. В этот самый момент солнечный луч упал на Ника Элбета, окутав его золотистым ореолом. Густые светлые волосы заблестели, а голубые глаза прищурились, невольно реагируя на вспышку огонька зажигалки, когда он прикурил сигарету, вставленную в черепаховый мундштук.
Казалось, он стоит там один, несмотря на внимание, которое уделял своим мучительницам. Увидев Джорджину, он подмигнул ей с видом конспиратора, умоляя не судить его по этим монстрам, готовым вот-вот проглотить своего гида целиком.
– Леди… – грациозным движением он взмахнул складным зонтом, словно отбивая нападение туристок. На самом деле театральный жест призывал дам посмотреть на прекрасный образец викторианского стиля. – Магазин Эспри! Я счастлив сообщить вам, что мы прибыли, целы и невредимы. Естественно, нас ждут и, можете быть уверены, примут со всеми подобающими почестями.
Несмотря на его снисходительно-наглую дерзость по отношению к взволнованным туристкам, он показался Джорджине трогательно-печальным, несчастным человеком, заблудившимся среди зыбучих песков. Его необходимо спасти. Скоро она узнает, что это особый талант Ника. Несмотря на собственное безнадежное положение, а возможно, именно из-за него, она инстинктивно почувствовала перемену традиционных ролей. Он стал бедным созданием, она галантной незнакомкой-спасительницей.
Обычно болезненно, до тошноты, застенчивая, на сей раз она поразила саму себя, приветствуя его как старого друга.
– Ну, привет, старик! Что ты делаешь в Лондоне? Говорили, ты играешь в гандбол в Неаполе!
Изумленный этими словами не меньше, чем она сама, он застыл и уставился на удивительную незнакомку. Тогда ее наглость еще больше возросла. Назвался груздем – полезай в кузов!
– Сейчас же иди сюда и поцелуй меня. Уверена, что твои друзья простят тебя.
Она никогда не узнает, что за чертенок тогда вселился в нее. Но впервые после гибели родителей и разрыва помолвки Джорджина почувствовала буйную радость от того, что живет.
– Дорогуша! – он шагнул к ней, ухмыляясь во весь рот. – Невероятное чудо встретить тебя! – едва мучительницы остались за спиной, выражение его лица сменилось на благодарное. Он театрально поцеловал ее в обе щеки и, прижавшись к волосам, провел кончиком языка по уху.
– Ангел.
Ее колени подкосились, что никогда не случалось при встрече с Питером Уорингом, кровь ударила в голову, она почувствовала странную слабость.
От одного воспоминания зазвенело в ушах и сердце затрепетало в груди. «Эротический плен» – именно так Мона Девидсон будет впоследствии описывать воздействие Ника на девушек, Мона, с ее нью-йоркскими словечками.
– Спасибо, что спасли меня от пираний. Еще один укус, и я бы перебил всю компанию.
Пираньи все больше раздражались.
– Пойдем, Ник!
– С подругой увидишься потом!
– Пожалуйста, скажите, что встретимся позже, – прошептал он. – Я получу по двадцать фунтов с каждой из этих Горгон. Почему бы нам не выпить вместе? А потом грандиозно пообедать?
Именно так, мамочка дорогая, все и началось. Он действительно купил бутылку, но о ресторане уже не вспоминал. Два дня они не выходили из маленького дома на Челси Мьюз, открывая дверь только, чтобы забрать молоко. К счастью, в кладовой нашлись кое-какие продукты – чай, еще съедобные бисквиты, яйца, макароны и несколько банок сардин.
Обвязав вокруг пояса две чайные салфетки наподобие набедренной повязки, Ник Элбет доказал, что его способности не ограничиваются только сексом. Чтобы рассмешить ее, он пел непристойные куплеты, чтобы заставить плакать – декламировал стихи Китса и Браунинга. Ник нарядил и ее в одеяние из полотенца, назначил на должность заместителя шеф-повара и посадил наблюдать, как он магически творит таинственные и вкуснейшие блюда, которые впоследствии были доставлены в спальню и съедены в постели.