«Можешь сказать это еще раз», – подумала Мона. Через мгновение они поймут, что он надул их и разорвут его на кусочки.
– Мона Девидсон будет произносить слова Офелии, но как жесткая и воинственная женщина, которая предпочитает терпеть садистское отношение к ней Гамлета, потому что он единственный мужчина, который может заставить ее прийти, – здесь послышался легкий вздох изумления, но Ник не подал виду, что заметил его. – Потом, когда он убивает ее отца и притесняет свою мать, Офелия решает, что единственный возможный способ свершить месть – это убить себя. Но ее самоубийство – смелый, агрессивный акт, а не слабость глупой девушки. Она знает, брат убьет Гамлета за нее. В своей финальной сцене Офелия Моны кричит и бушует, она – боец, властительница, жертвующая своей жизнью ради жестокой цели, а не из-за сентиментальности.
По серьезным лицам слушателей стало ясно, что они принадлежат Нику, всецело захваченные картинами его воображения и желающие быть частью всего этого.
– Подумайте, что вы сможете сделать с «Венецианским купцом!»
Билл пылал от энтузиазма. Минерва – в меньшей степени.
– Спокойно. Мона будет чудесна, не так ли? Мона попалась на это.
– Ты действительно так думаешь, Минерва? Я всегда хотела сыграть Порцию.
Приняв уничижительную позу, которую Мона прекрасно знала и боялась, Минерва вытащила черепаховый мундштук изо рта Ника и сделала подчеркнуто глубокую затяжку.
– Нет, я имею ввиду Шейлока. Думаю, Мона будет незабываема в роли еврея.
Взгляд Ника придал Моне стойкости. Она сдержала спазм в желудке. В голову пришло несколько саркастических замечаний, например, что Лесли Ховард и Клэр Блюм – евреи, а ее тетушка Ребекка как две капли воды похожа на королеву Елизавету.
Вместо этого она рассмеялась, убедительный искренний хохот сотрясал все тело, заразив неподдельным весельем и остальных.
– О, Минерва! У тебя потрясающее чувство юмора! Правда, Ник?
– Да, действительно, Мона, – он мягко усмехнулся, словно она с честью выдержала испытание после его обучения. Взмахнув рукой в прощальном привете, Ник сделал вид, что уходит. – Билл, мои извинения. Я слишком надолго задержал урок. Мона говорит, вы великолепны. Как-нибудь надо встретиться за ланчем в моем клубе.
Биллу не составило труда уговорить Ника остаться. Моне было трудно сосредоточиться, когда он наблюдал за ней, но в глубине, души по реакции группы она знала – ее сегодняшняя импровизация – самое лучшее, что когда-нибудь делала.
После окончания занятий Ник еще раз привлек всеобщее внимание.
– Я уверен, вы слышали, что Мона – одна из трех Мьюзкетеров?
Он знал, что они все видели статью в «Ивнинг Стан-дард». Мона рассказывала, как одногруппники стали более уважительно относиться к ней, чем в первый день, когда Билл привел ее на занятия.
– Итак, три Мьюзкетера наносят удар: пикник в честь четвертого июля. И Мона хочет, чтобы я пригласил всех вас!
Как завести друзей среди яркой театральной братии? Пригласить на вечеринку с морем еды и выпивки. И очаровательным продюсером, конечно. Почему она раньше не подумала об этом?
Выйдя на улицу, все, кроме Минервы, медленно разошлись. Мона уселась на переднее сиденье «Даймлера», а Ник, тем временем, возился у багажника, укладывая свои вещи.
– Осмелюсь заявить, что знаю этот маленький кабриолет, – Минерва стояла на тротуаре в обвинительной позе детсадовской воспитательницы.
– Весьма забавно, не так ли? – Ник ответил бодрым приятельским голосом, которым всегда говорил с Джорджиной. Этакий детский разговор сквозь сжатые зубы, превосходный язык для посвященных.
«Чего лезет эта гадюка Минерва? – удивлялась Мона. – Неужели не видит, что Нику не интересно, и он отвечает только из вежливости?»
– Я думала, она принадлежит Роксане Д'Орсанвиль. Как-то она подбросила меня в Лондон после ужасно тоскливой вечеринки в Уилтшире. Я бы всюду узнала эту машину.
Ник ничуть не смутился.
– Пять баллов, Минерва. Как ты наблюдательна.
Конечно, это машина Роксаны. Она одолжила ее на лето, пока развлекается на юге Франции. Триумф Минервы был очевиден.
– Очень удобно для вас.
Она флиртует с ним, вот что она делает, заигрывает, проявляя их британскую твердолобость. Завела короткий разговор, чтобы превратить его с сексуальную беседу, не дав Моне возможности присоединиться к болтовне, заставляя задыхаться от ревности.
Ник ухудшил положение, предложив подвезти Минерву.
– Подбросить тебя куда-нибудь?
«Как насчет того, чтобы подбросить ее с Лондонского моста?» – подумала Мона, придвигаясь ближе к водительскому сиденью, словно сооружая преграду между Ником и самозванкой.
Минерва еще больше испортила дело, отклонив приглашение Ника.
– Огромное спасибо. У меня за углом своя крохотуля, – она послала мимолетный поцелуй Моне, но ее прощание было явной провокацией.
– Четвертого июля, вы сказали?
– Именно так.
Подлец! Вот для чего он пригласил всю группу! Чтобы заполучить Минерву.
Та протянула Нику свою визитку.
– Позвоните мне, напомните о времени. Я безнадежно все забываю.
Маневрируя в плотном дневном потоке машин, Ник улыбался сам себе. Так, будто Моны здесь нет, и он один со своими похотливыми мыслями. Мона ничего не понимала. Только сегодня утром он сказал, что договорился с другом и покажет ей домик на барже у набережной Челси. «Мы сможем побыть там одни, только ты и я, полюбоваться рекой. Я так много хочу тебе сказать. Наедине».
Она все знала наперед. Он пригласил ее в дом друга не для того, чтобы обсуждать теорию относительности или рецепт фаршированного гуся бабушки Девидсон (которого она готовила в последний уик-энд). Ник хотел ее – она знала это с первого вечера, когда с Эми приехала в Челси Мьюз, и теперь они будут заниматься любовью.
Он был совершенно без ума от нее, так и сказал перед квартирой Билла. «Одурманен!» У Моны тоже крыша поехала из-за Ника, вот почему она не могла понять его игры с Минервой прямо у нее под носом.
Не имея сил говорить о Минерве, что называется, «себе дороже», она спросила:
– А кто такая эта Роксана? Ты ей, должно быть, очень нравишься, раз она дала тебе свою машину.
– Мона, киска. Если ты хочешь что-нибудь узнать, спроси меня. Не ходи вокруг да около. Роксана д'Орсанвиль – моя кузина. Мы выросли вместе. Друзья говорят, что мы похожи, как близнецы. Действительно, замечательная девушка. Ну, да ты сама увидишь.
– Я?
– Конечно. Четвертого июля.
Что он о себе воображает? Кто дал ему право приглашать людей? Вечеринку устраивают три Мьюзкетера! Эми предложила оплатить все, она – богатенький Буратино. Интересно, употребляют ли в Британии слово «хамло».
– Почти на месте, дорогая.
Его рука на ее бедре сняла все раздражение. Поездка вдоль набережной Челси безумно напомнила Моне переправу на Стейтен Айленд, бьющий в лицо влажный ветер, волосы, залепившие глаза. Необъяснимым образом ее волновали названия мостов. Как, например, мосты через Ист Ривер в Нью-Йорке, которые никогда не теряли своей привлекательности: Манхэттен Бридж, Вильям-сбург Бридж, Бруклин Бридж, Врата Ада, Триборо, Белый Камень.
В сравнении с ними лондонские мосты, как игрушки от Ф. А. О. Шварца. Темза – узкая река, и мосты не изгибаются высоко над водой.
Пронеслись по Челси Бридж, следующий – Альберт Бридж.
– Знаю, знаю, не надо мне говорить. Он назван в твою честь, также, как и Альберт Мемориал.
Она поддразнивала Ника. В собственном голосе ей слышались нежность и влюбленность. Боже, она сходит с ума по этому парню.
Они доехали до вереницы барж, покачивающихся в маленькой бухте, примыкающей к Челси Аллее.
Выйдя из машины, Ник направился вдоль прогибающихся сходных мостиков к тому, что для Моны выглядело, как иллюстрация из детской книги. Розово-белый пряничный домик примостился на огромной плоской барже. Она ждала, что в доме Ник раздавит ее в своих объятиях. Вместо этого он усадил девушку и взял за руки, по очереди поднося каждую к губам и нежно целуя.