– Дерьмо! – крикнула Мона.
– Пожалуйста, Мона! – Эми ненавидела подобные выражения.
– Это наше шампанское, – запротестовала Джорджина. – Или, точнее, Эми.
Эми заказала две большие бутылки шампанского «Вдова Клико» в винной лавке, расположенной в начале их улицы. Эта – одна из них, судя по бирке магазина.
– Сукин сын! – взорвалась Эми.
– Пожалуйста, Эми! – Мона замахала руками, словно вот-вот была готова упасть в обморок. – Твой язык!
Джорджина также замахала руками в притворном шоке.
– Мы леди! Вы знаете, мы не можем поддерживать подобный разговор!
В своем депрессивном состоянии Эми не воспринимала юмор.
– Но почему? Я не понимаю!
«Как можно быть такой наивной?» – подумала Мона и произнесла:
– Ты хочешь, чтобы я разложила тебе все по полочкам?
Это замечание вызвало рыдание Эми и суровый взгляд Джорджины.
– Как ты смеешь говорить ей такое? У бедняжки разбито сердце! Она зациклилась на Нике! Любой увидит это!
– Ах, так? Ну, ладно, у меня тоже разбито сердце! Ник и я… ну, мы должны были рассказать тебе, и он обещал сам сделать это… Ник и я собирались пожениться!
В обычно прохладных голубых глазах Джорджины вспыхнуло пламя.
– Врунья! – она залепила Моне крепкую пощечину и толкнула на землю. – Ник Элбет любит меня! Он собирался жениться на мне! Он…
Ее вспышка гнева была прервана Моной, с диким остервенением обхватившей колени соперницы. Две девушки сцепились, брыкаясь, колотя друг друга, выдирая волосы.
Их крики и проклятия выявили богатый словарный запас, о владении которым до этого момента невозможно было даже предположить. Несколько мгновений Эми смотрела на них в смущенном неверии, пока, в конце концов, не попыталась разнять.
– Прекратите! Перестаньте, я сказала! Бесполезно.
Все ее тело болело, ноги отяжелели, желудок сжимался от спазмов. Наконец Эми применила остававшуюся в нормальном состоянии верхнюю часть своего тела и растащила девушек в разные стороны.
– Господи, помоги мне! Я разорву тебя на части, ты, маленькая потаскушка! – Джорджина размахивала руками в яростной попытке достать соперницу.
– Да кто ты такая? Ты, со своим фальшивым говором аристократичной мямли! Мраморные зубки! Я покажу тебе мрамор! Я выбью тебе их все до одного!
Эми Дин из достойного старинного американского рода, с детства приученная к вежливости и внешним приличиям, старалась быть строгой.
– Вы, двое! Хватит, достаточно!
Снова никакого результата! Девушки тяжело дышали, собираясь с силами для следующего раунда.
– Сука!
– Шлюха!
И тут Эми потеряла терпение.
– Прекратите, ё…
Так же, как и они, Эми была ошеломлена тем, что сорвалось у нее с языка.
– Эми! Джорджина, ты слышала, что она сказала?
Широкая улыбка стерла ярость с лица Моны. Джорджина тоже отступила и с удивлением уставилась на юную американку.
– Эми! Как ты могла! Я шокирована! Придется сообщить властям!
Мгновенно бешеное побоище закончилось объятиями, смехом и неловкими извинениями. В такси, мчавшем их домой, в Челси Мьюз, Мона сказала:
– Если бы знали, могли бы сэкономить деньги, приехав к мемориалу в одной машине.
Женская дружба может начаться множеством способов. Она развивается и расцветает по огромному количеству причин, главным образом, связанных с выгодой, удобством или еще более эгоистичными потребностями. Необходимость выжить в мире, управляемом мужчинами, приводит к крепким отношениям. Агрессивность, зависть, подлость и сексуальные желания тоже играют свою роль. Обстоятельства, плюс личные, нередко постыдные цели, расширяют спектр возможных ситуаций.
Маленькие девочки, которые ломают игрушки друг друга на детской площадке, повзрослев, часто становятся сердечными приятельницами и, как говорится, дружат до гробовой доски. Скороспелые Лолиты, сражающиеся за прыщавого мальчишку, позднее живут в одной комнате университетского общежития и вместе корпят над дипломными работами. Женщины, зубами и ногтями вырывающие у сослуживиц возможность профессионального роста или социальные преимущества, с воловьим упрямством впрягутся в одно ярмо, когда возникнет угроза со стороны пришлых конкуренток.
Для Джорджины Крейн, Моны Девидсон и Эми Дин настоящая дружба началась в ту ночь у Альберт Мемориала и развивалась в дальнейшем из-за одинаковой злости на Ника Элбета. Они поддержали друг друга в ранние часы наступившего утра. Слишком эмоционально взвинченные, чтобы спать, они сбились кучкой в гостиной Джорджины.
– О Боже, что я буду теперь делать! – простонала хозяйка, заламывая руки.
Мона поспешно направилась в спальню Джорджины и вернулась с фотографией Ника Элбета.
– Забудь его. Разорви это, выброси на помойку, где ему самое место.
Джорджина положила рамку со снимком на колени, стеклом вниз.
– Это же моя жизнь, я о ней говорю! Как я буду существовать? Вы обе знаете, как будете жить. У вас есть поддержка семьи. Вы учитесь, чтобы сделать карьеру. У меня нет ничего. Ни образования. Ни перспектив. Я всегда думала, что выйду замуж и буду жить где-нибудь в деревне, растить детей и розы. Все, что у меня есть – этот дом. Замечательно иметь вас в качестве платящих гостей. В мой карман попадают кое-какие деньги. Но дом слишком мал, и невозможно держать пансион круглый год. Никто не будет так мил и дорог мне, как вы.
Она открыла, что ее планы на будущее были связаны с Ником Элбетом.
– Он собирался открыть собственное туристическое агентство, специализирующееся на программах для людей с конкретными интересами, например, живописью или сельским хозяйством, или историей. Я хотела работать с ним. Он сказал, все американцы, только не ужасные голубоволосые леди, все американцы… Мы рассчитывали сделать на этом огромное состояние.
– Ты подала мне идею! – Мона вскочила на ноги. – Джорджина, оставайся на месте, Эми, идем со мной!
Оставшись одна с фотографией Ника, Джорджина погладила дрожащими пальцами стекло над снимком. Она уверена, Ник любит ее. Он бросил ее, чтобы жениться на Роксане, но это не значит, что перестал любить. Должна быть причина. Еще не конец присутствию Ника Элбета в ее жизни, только лишь временный перерыв. Он не может находиться вдалеке от нее, так же, как она не может перестать любить его. Они принадлежат друг другу. Услышав шаги Моны и Эми, она засунула фотографию за ряд книг на полке.
Мона тащила, а Эми толкала сзади старый деревянный сундук, извлеченный из-под лестницы. Накануне, когда Эми сказала, что им нужна патриотическая музыка, Джорджина вспомнила об отцовской коллекции старых граммофонных пластинок.
Теперь Мона радостно улыбалась Джорджине, указывая на большой ящик.
– Здесь куча вещей, Джорджина, вещи, которые ты сможешь продать, правильно, Эми? Например, это боа из перьев.
Порывшись в сундуке, Эми извлекла на свет узкое розовое боа и уложила вокруг своей шеи.
– Оп-ля!
– Вы обе безумны, – возразила Джорджина. – Это все не имеет ценности, годится лишь для костюмированных вечеринок. Гора старья.
– Не старья, Джорджина, старинных вещей! Предметов старины! Взгляни! Перья, кружева, веера. Только посмотри!
Длинные лайковые перчатки. Сумки из крокодиловой кожи. Фотокамера. Обувная коробка от Фортнума и Мейсона, набитая трубками и мундштуками.
– Они остались от отца и деда. Эксперты сказали, что эти трубки не имеют ценности.
– Это вещи другой эпохи, вот что это! – Мона наклонила сундук, выгребая все содержимое на пол. Бинокли, лорнеты, украшенные эмалью и росписью коробочки для пилюль, вышитая сумочка для носовых платков и дамский дорожный несессер с бутылочками и флаконами для туалетных принадлежностей.
– И маникюрный набор! – Эми открыла футляр с тонкими, отточенными инструментами.
– Слоновая кость. Из маминого приданого. Она никогда не пользовалась им, терпеть не могла заниматься пустяками.
Последней появилась лилово-розовая картонка с этикеткой «Дом Шанель, Париж». Устилавшая коробку папиросная бумага источала тонкий аромат медового месяца во Франции. Сначала здесь лежал костюм матери Джорджины, но в дальнейшем она стала хранить в этой коробке свои книжечки для записи танцев на торжественных приемах, меню из ресторанов «Савой» и «Риц», семейную коллекцию почтовых открыток с видами Европы, отправленных во время путешествий еще до первой мировой войны, и набор сувениров с надписью «Большой тур, 1913».