Настал ее день быть безрассудной, Ник слушал и урчал от удовольствия. Он обхватил ее одной рукой, а другой сжал бутылку шампанского и увлек ее наверх. Хотя ванная комната была старая, с декоративной резьбой, душевая кабина – новая, установленная Эми в качестве подарка ко дню рождения Лу.
– Входите, мисс.
Горячая вода хлынула из встроенных с трех сторон разбрызгивателей.
– Мои часы! – Эми схватилась за ремешок.
– Неважно.
Крепко сжав ее руками, он толкнул Эми под душ вместе с собой, часами и всем прочим.
– Ник! – она пронзительно вскрикнула, вода лилась по волосам и лицу, промочив их обоих насквозь. – Твоя одежда! Ты испортишь одежду!
– Неважно.
Промокшая тонкая рубашка и джинсы прилипли к ее телу. Эми ощущала каждую клеточку своей кожи, словно была голой, и каждую часть тела Ника через его одежду. Они боролись под низвергающимися со всех сторон струями воды.
– Нет!
– Да.
Он сдернул с нее рубашку и поцеловал грудь.
– Я приведу тебя в порядок!
С неведомой ей доселе силой Эми рванула кверху его водолазку, стянула и бросила за дверь душа, нимало не беспокоясь, где та приземлится. Они закончили раздевание друг друга в духе сражения, которое сменилось нежным ликованием, когда они мыли друг друга с ласковой осторожностью.
– Сердце мое.
Ник был рядом с ней, сзади, спереди, под ней, пока наконец не уменьшил напор воды, оставив только теплые мягкие струи.
– Весенний дождь, – сказал он, нежно прижав спиной к стенке кабинки, и они закончили то, что начали так много лет назад в Челси.
Потом он завернул ее в огромное махровое полотенце Лу, еще один подарок ко дню рождения, и отнес в постель. Казалось естественным, что этот обнаженный мужчина находится в ее спальне. Лу не поддерживал идею наготы без всякого повода даже в отношениях между супругами. Скряга Лу.
Ник Элбет развернул полотенце и уложил обнаженную Эми на покрывало, купленное на десятую годовщину свадьбы. Шторы задернуты, свет приглушен. Эми подумала о «Герцогине Альба» Франсиско Гойи. Она и Лу видели обе картины в мадридском музее «Прадо», маха полностью одетая и обнаженная.
– Дай мне посмотреть на тебя.
В этом был секрет Ника. Он любил женщин и позволял им знать это. Женщины интуитивно понимали его чувства. Они хотели от него больше, чем он мог дать, понятия честности и ответственности не входили в его обязательства, по крайней мере, одновременно.
Он положил одну подушку под Эми, другую рядом, разглядывая полученный эффект, пока не был удовлетворен.
– Почитать тебе Элиота?
«Любовная песня Альфреда Пруфрока» слетела с губ Ника, невыносимо печальная, но потрясающая силой страсти и потери. Его руки ласкали ее в другом, странном измерении отстраненной чувственности. Ее плоть стала совершенно новой страной желания. «Я отмеривал свою жизнь кофейными ложечками». Эта фраза заставила ее дрожать от сострадания. «Я видел момент вспышки собственного величия». Это объясняет так много. И когда Ник склонился к ее ступням и провел пальцами вдоль ног, бедра Эми раздвинулись в ответ на его причиняющий муку нетерпения вопрос.
– Осмелюсь ли я съесть персик?
Муж и дочь вернулись после полуночи в воскресенье. Одна в доме с раннего вечера, Эми тщательно ликвидировала все следы ее визитера. Лу говорил, что они могут приехать поздно, и их не нужно ждать. В одиннадцать она легла в постель со своими записями относительно «Тура Джеки», но не могла сосредоточиться. Не могла и спать. Что, если Лу заметит свежие простыни? Она никогда не меняла белье в выходные дни. Что, если ему потребуются старые кроссовки, которые она отдала Нику, потому что его ботинки были все еще мокрыми?
А как насчет неприятной возможности того, что ее муж захочет заняться любовью – таким редким явлением в последние месяцы? Он явно заметит некоторые изменения. Она, конечно, не уверена в этом, но рисковать нельзя. Угрызения совести мучили Эми. Она совершила адюльтер. Ее муж и дочь, суть всей жизни, были на пути домой, в ее дом, их дом, дом семьи, который она подвергала опасности из-за своего распутного поведения.
Уход Ника, казалось, пробудил ее совесть. Та ныла, как больной зуб. Эми предала свои принципы и брак. Она не сможет жить с этой тяжестью и должна рассказать Лу. Без подробностей, он, возможно, и не поверит им. Но она будет вынуждена рассказать о соблазнении Ника.
Когда путешественники, наконец, вернулись, и Лу объявил об их переезде в Джейнсвил, естественно, без такой ерунды, как обсуждение с ней этого вопроса, Эми изменила свое предыдущее решение.
Ее ли вина, что Сэнди сбежала. Может быть, да, но не по причине, высказанной Лу. Виной и ошибкой была трусость. Когда другие женщины ее возраста выбрали свободу и использовали свой шанс, Эми предпочла безопасность в том, что считала устойчивым браком, оказывала липовые услуги бездомным и занималась псевдолитературной деятельностью. Ее вина в избегании соблазнов, искушений, приключений и – о, да – ошибок, глупых, идиотских ошибок, которые научили бы ее правде жизни и любви. Она могла бы передать этот опыт дочери. Эми не обманывала себя тем, что стала бы сердечной подружкой Сэнди. Юные девушки и их матери являются естественными врагами. Но она могла бы рассказать дочери о своем первом опыте с противозачаточной диафрагмой, о желании поскорее выбросить ненавистный предмет. Ее вина в том, что не попыталась наладить некоторые женские связи с маленькой девочкой, которая сейчас уже женщина.
Почти двухгодичной давности уик-энд с Ником Элбетом оставил в ней глубокое чувство упущенных возможностей в прошлом и постоянную надежду на будущее, к которому она еще не готова. Если бы не Ник Элбет, Эми никогда не узнала бы, что теряет, и на какие высоты и глубины страсти способна. Честно говоря, она завидовала умению Сэнди уйти, не оглянувшись.
Литературному комитету понравилась ее идея шведского стола. На запланированных поэтических чтениях Эми вызвалась читать «Любовную песню Альфреда Пруфрока». Сэнди не позвонила. Когда гости, наконец-то ушли, Эми убрала со стола и привела в порядок кухню. Звонка все еще нет. Бегущая вода, как обычно, напомнила о том, как Ник раздевал ее в душевой кабинке. Звонок Лу прервал черед воспоминаний. Резкий вопрос «Что-нибудь новое?» и такое же грубое разъединение, когда она ответила отрицательно.
Эми задумалась, что бы случилось, если бы она рассказала Лу об уик-энде с Ником Элбетом и объявила о решении вернуться в колледж для получения степени по истории архитектуры. И о желании развестись.
Она провела остаток дня за чтением книги «Очень хороший вкус» о расцвете и упадке английской архитектуры, пока не пришло время приниматься за ужин. Так как Лу явно был болезненно обеспокоен ситуацией с Сэнди, она решила приготовить нечто, по-настоящему, особенное.
ГЛАВА 25
ДЖОРДЖИНА
– Роберто!
Джорджина неожиданно вернулась домой и обнаружила мадридца, роющимся в ящиках стола в маленьком кабинете, расположенном за гардеробной. Он не услышал ее приближения, потому что слушал плейер с последними модными записями, кроме того, толстый ковер приглушал шаги.
Хотя дом был напротив делового комплекса Джорджины, она редко возвращалась раньше конца рабочего дня.
Это утро стало исключением. Она решила, что для встречи с банкирами в Сити драгоценности, надетые сейчас, не достаточно роскошны. Она поняла, что с этими парнями из Сити должна придерживаться двух противоположных крайностей в одежде. Однажды, когда те пришли к ней в офис, Дебора провела их в комнату отдыха. Джорджина была в желтом спортивном костюме, подходящих по цвету кроссовках фирмы «Рибок», волосы перевязаны платком от Эрме. Она приветствовала их со своего велотренажера, на котором и провела всю беседу. «Это поддерживает мою форму, джентльмены. Уверена, вы понимаете».
Сегодня Джорджина идет на их территорию продолжить дискуссию о планах своей экспансии на континент. Ее идея состояла в том, чтобы открыть безналоговые магазины на обоих берегах Ла-Манша и в трех парижских аэропортах. Прося три миллиона фунтов, она будет нуждаться в самоуверенности, которую ей всегда придавали украшения с изумрудами. Ее «рабочие изумруды», как назвала их одна из журналисток в недавней статье. Не слишком кричащие, просто маленькие сережки и брошь в форме леопарда на лацкане подчеркнут, что она занимается важным делом.