Войдя в желтую комнату, Ян нырнул под одеяло, а Люси пошла в душ. Только сейчас Ян понял, как устал. Может, отдохнуть немного, прежде чем начинать второй раунд?
Но Люси уже вышла из ванной в пижамных шортах — белые кучевые облака по синему фону — и в чалме из махрового полотенца на голове. Было непонятно, то ли она собирается вздремнуть, то ли снова раздеться. Она была такой призывно-сексуальной в этих безумных шортах, с влажной копной волос…
— Ян, когда мы сидели в бельевой…
— И что? — пробормотал он. Вот почему он предпочитает не иметь дела с серьезными женщинами: они тут же начинают все обдумывать и домысливать.
— Когда мы были в бельевой, чей голос доносился из коридора? — спросила Люси, садясь на край постели.
Не этого он ждал от нее. Могла бы, стоя под душем, хоть немного подумать и о нем!
— Ну, пожалуй, это была Стеффи… И какой-то болван по имени Паоло. — Ян пожал плечами. — Ты знаешь парня с таким именем?
— Вроде бы нет, — неуверенно проговорила Люси. — Но я готова поклясться, что где-то уже слышала этот голос и эту манеру говорить сквозь стиснутые зубы и слегка в нос.
— Господи, какая разница! — Он взял ее за руку и потянул на себя. Потом стащил с ее головы полотенце и откинул одеяло, словно приглашая разделить с ним удовольствие. В конце концов, они никуда не торопятся и могут наконец предаться утехам любви с комфортом. — Предлагаю на время забыть о Стеффи, — пробурчал он. — Глядишь, завтра окажется, что она просто сбежала со своим косноязычным Паоло.
Утреннее солнце осветило комнату, и один лучик, нежный и теплый, упал на спящую Люси.
Она приоткрыла один глаз, потом вытащила из-под одеяла руку, сладко зевнула, заморгала и открыла глаза. Солнце мягко ласкало кожу, и вдруг Люси вздрогнула: она же без пижамы!
Голая! Она лежала совершенно нагая на пышной мягкой постели, на красивых лимонно-желтых льняных простынях, под шелковым балдахином на четырех столбиках.
Но это еще не все. Рядом кто-то ровно дышал ей в затылок.
Ян.
— Это мы уже проходили, — прошептала она, схватила кружевной край простыни и прикрыла им обнаженную грудь.
— Доброе утро, Лю, — сонно пробормотал Ян. Он обнял ее за плечи и прижал к себе.
Но Люси высвободилась из его объятий, надела халат, запахнула полы и завязала пояс на два узла. Что это с ее волосами? Торчат в разные стороны, как у горгоны Медузы.
— Кажется, я совсем сошла с ума, — недовольно буркнула Люси. — Мы же договорились, что та злополучная ночь больше не повторится! Я же говорила: ты не в моем вкусе. И я точно знаю, что тебе нравятся девушки совсем другого типа… Что мы отмечали вчера вечером?
Ян пристально смотрел на нее.
— С тех пор как мы договорились, прошло сто лет! К чему все это? Нам так хорошо вместе! Почему мы не можем, как все нормальные люди, завести беззаботный, ни к чему не обязывающий романчик?
Люси молчала. Сотни мыслей роились у нее в голове.
— А как же тогда… — начала было она, но осеклась на полуслове.
— Когда? — нетерпеливо спросил Ян.
— Прошлой ночью, в бельевой и после? — Люси посмотрела ему прямо в глаза. Ян покраснел. — Раньше, в гостиничном номере, мы предохранялись, помнишь?
— Ну еще бы!
— А на этот раз, в бельевой, мы торопились и не… Мы не предохранялись, Ян.
— Да… Знаю. Ужасно глупо! А казалось бы, взрослые люди… — Он приподнялся на локте. — Но если ты беспокоишься… Думаешь, что у меня было бесчисленное множество девиц… Клянусь, Люси, ничего этого не было. Я чист как стеклышко.
— Я тебе верю. У меня-то вообще… уж не помню, когда чего было… Я не о здоровье, я о другом…
— Ну… — (Она поняла по глазам, что он догадался, на что она намекает.) — Знаешь, если это случится, у нас один выход — пожениться.
— Что?!
Она открыла рот от изумления. Это что, он ей предложение, что ли, делает? Может, он думает, она забыла, как он совсем недавно заявил, что надо быть полным идиотом, чтобы жениться по собственной воле?
— Нет, это невозможно, — сказала она после некоторого молчания.
— Почему? — Ян встал с кровати и начал одеваться. — Ты отказываешься из упрямства или дело во мне?
— Ни то, ни другое. — Она теребила концы пояса халата. — Я знаю, что ты обо мне думаешь: тридцатилетняя старая дева, которой давно пора замуж. Дай-ка я ее осчастливлю. Думаешь, я буду на седьмом небе от счастья? Ошибаешься!
— Разве я когда-нибудь называл тебя старой девой?
— Не называл, но про себя думал, — уверенно проговорила она.