— Только успокойся! — Нита потянула подругу в заднюю комнату. — Это ничего не значит, совсем ничего, — успокаивала она Фелайн. — Это не должно тебя удивлять, ведь сейчас у них перерыв в работе. Статисты едят за столами, Ред сидит со своей тарелкой у стойки бара, а Джерми питается рядом с Сюзан. Бог мой, Фелициата, ведь они были знакомы раньше, что из того, что они сейчас дружески общаются?
— Она сидит на его коленях, — заикаясь, пробормотала Фелициата. — Почти голая!
— Ерунда! На ней шорты, сейчас жарко, и ты ее не можешь упрекнуть!
— Она так пристально смотрела на него!
— Ну, этого ты вообще не могла увидеть!
— Ну нет! Я еще раньше это почувствовала! — Прекрасное лицо Фелициаты исказилось от злости. Такой ее Нита никогда еще не видела.
— А ты, оказывается, ревнива! — Она едва не рассмеялась. — И это после ночи любви, Фелициата? Джерми вчера тебя просто пожирал глазами, а Сюзан полностью игнорировал! Он любит тебя, во всяком случае, от тебя он становится совсем бешеным! Не устраивай театр! Все совершенно безобидно.
— Я готова ей выцарапать глаза, Нита! Но что же мне все-таки делать?
— Прежде всего успокоиться. Потом мы подойдем к Джерми и Реду и скажем им «привет!» Вот увидишь, как сильно они обрадуются!
Нита оказалась права. Заметив девушек, Джерми так резко вскочил, что Сюзан вместе с тарелкой сползла на пол. Он кинулся к ним с распростертыми объятиями. Естественно, при этом на лице Фелициаты появилась полная счастья и страсти улыбка. Она позволила Джерми обнять себя и увести в пустой зал для завтраков. Там они настолько тесно прижались друг к другу, что между ними нельзя было просунуть и спички. Джерми целовал девушку, как умирающий от жажды.
— Как чудесно! Мне так хотелось, чтобы ты пришла, но, с другой стороны, я радовался, что ты отдыхаешь! Ты выглядела во сне такой сладкой, такой аппетитной, но в то же время очень бледной, почти прозрачной! — Он бережно провел указательным пальцем по щекам Фелициаты, потом нежно коснулся ее губ. — Завтра я тебя просто привяжу на яхте! Ты даже не сможешь рукой пошевелить. А к вечеру прекрасно загоришь. Все девушки в Калифорнии имеют великолепный загар, почему же моя любимая должна быть такой бледной?
— На яхте? — с любопытством спросила Фелициата. — На какой яхте?
— Разве я тебе вчера не сказал? — Джерми покачал головой. — Вчера я действительно не был способен хоть что-нибудь сказать тебе… Во всяком случае, завтра мы хотим отправиться в залив на нашей парусной яхте.
— Мы? Ты имеешь в виду всю съемочную группу? — Она не смогла удержаться от уточнения: — И Сюзан тоже?
— Ты что! Завтра все-таки праздник, каждый делает то, что хочет, и я даже не имел в мыслях коллег. Под словом «мы» я подразумевал нас двоих и, естественно, Реда и Ниту.
О Сюзан Джерми даже не упомянул. Было ли это намеренно? Или он считал это настолько несущественным? Фелициату охватило сомнение. Нужно ли спрашивать о Сюзан? Но из гордости она промолчала — не хотелось, чтобы он думал, будто она ревнует.
— Ты рада? — сияя от любви, спросил Джерми. — Это будет чудесно — только мы вчетвером! И Сан-Франциско со стороны залива, ты даже не можешь себе представить, как это красиво!
— Но я никогда не ходила под парусом и не смогу помочь, — неуверенно произнесла девушка.
— Это от тебя и не требуется. Мы с Гарреттом — старые яхтсмены, и, кроме того, у нас на борту, естественно, есть двигатель — на случай, если станет слишком ветрено.
— Джерми! Перерыв окончен! — крикнул ему кто-то. Он оторвался от Фелициаты с таким грустным лицом, как будто прощался навсегда. Девушка даже засмеялась. Когда Джерми снова обернулся к ней, она, с любовью глядя на него, послала ему воздушный поцелуй. И позабыла о своей ревности.
— Эта Сюзан обязательно должна здесь крутиться? — спросила Нита в баре у сияющего Реда, прежде чем позволила ему поцеловать себя. — Для бывшей подруги она ведет себя слишком нескромно, почти назойливо. Она действительно для Джерми экс-подруга? — Нита была в этом совершенно уверена, но хотела получить подтверждение.
— Да, это так! Но все уже давно кончилось, Джерми вообще больше не думает о ней — а уж сейчас тем более! Ты не знаешь, как он тосковал по Фелициате!