Однако у Городецкого были, как выяснилось, совсем другие планы.
Они вместе вышли из ресторана, он о чем-то переговорил с представителем фирмы, тот улыбнулся, раскланялся с Аленой и отбыл восвояси. Алена и Городецкий остались вдвоем.
— Ну что, — весело спросил он, — у вас есть какие-нибудь особенные желания? Или удовлетворимся стандартным туристским набором — собор Парижской богоматери, Елисейские поля и здание Оперы?
— Вы забыли Эйфелеву башню, — усмехнулась Алена.
— Хорошо, и Эйфелева башня. Но мы все равно все осмотреть не успеем.
— Мы? — Алена удивленно взмахнула ресницами. — Я думала, что у вас другие занятия…
Городецкий рассмеялся:
— Как видите, нет. Так что, если не возражаете, я собираюсь навязать вам свое общество.
Алена улыбнулась в ответ:
— Не возражаю.
— Отлично. Так с чего мы начнем?
Алена мечтательно сказала:
— Люксембургский сад.
— Ого! — удивился Городецкий, — нестандартно! А почему именно Люксембургский сад? Это довольно далеко отсюда, в Латинском квартале.
— Потому что в детстве я любила читать исторические романы и очень сочувствовала королеве Марии Медичи.
Володя удивленно посмотрел на нее:
— Вот как? А почему?
— А вы про нее что-нибудь знаете? — вопросом на вопрос ответила Алена.
— Да почти ничего. Она была женой… Постойте, а чьей же женой она была?
— Генриха Четвертого, первого из Бурбонов, занявшего французский трон. Конец шестнадцатого — начало семнадцатого века. Для Франции Генрих Четвертый — то же, что для нас Петр Первый, и даже больше.
— Позвольте, но ведь Генрих Четвертый был женат на Маргарите Наваррской. Как там у Дюма — королева Марго?
— Когда он стал королем Франции, а не только Наварры, брак с Маргаритой был аннулирован. Мария Медичи — его вторая жена.
— И почему вы ей сочувствовали?
Алена улыбнулась:
— А вот поедемте в Люксембургский сад, и я вам расскажу. Если, конечно, хотите.
Люксембургский сад Алену не разочаровал — громадный, похожий на Павловский парк под Петербургом, он не был так аккуратно разграфлен и расчерчен, как остальные парки. Природа, умело организованная человеком, — как раз то, что Алена любила.
Конечно, главной достопримечательностью сада был Люксембургский дворец, но туда Алена вовсе не стремилась: из путеводителя она уяснила, что там сейчас проводятся заседания Сената, а значит, от Марии Медичи там вряд ли что осталось. И вообще ей нравились заброшенные полуразрушенные замки, а не хорошо отреставрированные дворцы. Поэтому они отправились просто бродить по дорожкам. Осмотрели знаменитый фонтан Медичи, потом памятник Эжену Делакруа, а потом лениво побрели куда глаза глядят.
— Вы мне обещали рассказать, чем же вас так привлекла королева Мария, — напомнил Володя. — Я бы понял, если бы вашим детским идеалом была королева Марго или даже Анна Австрийская — все в детстве увлекаются «Тремя мушкетерами».
— Я скажу, — Алена смущенно улыбнулась, — только не смейтесь. Мне ее жалко.
— Королеву? — Такого ответа он явно не ожидал. — Что же ее жалеть? Из всех королев жалеют одну Марию-Антуанетту, да и то потому, что ей отрубили голову.
— Ну да, — сказала Алена, — а если бы вы знали французскую историю лучше, то еще больше бы удивились. Мария Медичи сама организовала убийство своего мужа, Генриха Четвертого.
Володя усмехнулся:
— Действительно, не знал. Да уж, достойный жалости объект вы себе выбрали!
Алена рассердилась:
— И правильно сделала! Он относился к ней, как к инкубатору, — родила сына и пошла вон! Совершенно не считался ни с ее желаниями, ни с ее достоинством и вообще держал за полную дуру. А она, между прочим, была отнюдь не глупа. Что и доказала впоследствии, когда в качестве регентши управляла Францией.
— Успешно управляла? — насмешливо спросил Володя.
— Франция не развалилась. И вообще, этой стране во все времена женское правление шло только на пользу.
Алена чувствовала, что начинает заводиться. Володя подозрительно взглянул на нее:
— Да вы, никак, феминистка?
Алена досадливо поморщилась:
— Ну вот, так я и знала!
— Что?
— Стоит высказаться в смысле «женщина тоже человек», как тебя тут же объявят феминисткой.
— А что тут такого?
Алена пожала плечами:
— Ничего. Но у мужчин это звучит как ругательство.