Выбрать главу

В толпе мелькнул отставной констебль Лукас. Его присутствие напомнило Джулиану о Серене. Флинн также не замедлил объявиться еще с утра. От имени своей госпожи он потребовал ответа — жена ему Серена или нет? Джулиан ограничился саркастической улыбкой. Он нарочно дразнил судьбу.

Флинн был из тех людей, кто сумеет отомстить ему за оскорбление Серены — в любой момент и в любом месте, как бы ни охраняли Джулиана. Пусть! Какое-то равнодушие к собственной участи, к своему богатству, к успеху у женщин овладело им. От того же многоречивого Флинна он узнал, что семейство Уордов будет присутствовать на празднике китайских фейерверков в Челси, где ими даже заранее заказана ложа.

Он воспринял это как намек, что его бывшая жена хочет встретиться с ним, чтобы окончательно договориться о разрыве связывающих их до сей поры уз. Он знал, что это сделать очень легко. Достаточно предать огню грязную рваную бумажку, неизвестно зачем хранящуюся у него в потайном сейфе.

Впрочем, кое-какие меры Джулиан все-таки предпринял. Он переговорил с констеблем Лукасом. Хотя тот уже давно был в отставке, но опыта, хватки и знакомств ему было не занимать. Кто, как не он, смог бы, подобно ищейке, напасть на след неведомых сообщников Серены.

Присутствие на ужине, намечавшемся после праздничного фейерверка, Джулиан тоже обозначил в своем расписании. Он как бы случайно встретится там с Сереной и обменяется с ней парой слов. Интересный у них получится разговор! Джулиан жаждал острых ощущений.

На мраморных ступенях парадного входа в особняк топтался кучер леди Амелии. Окинув изучающим хозяйским взглядом девиц, развлекающих гостей, и многочисленных официантов и крупье, Джулиан протолкался через толпу в гардеробную, где гости оставляли свои плащи и шляпы. Девушки работали здесь в поте лица. Поток гостей не иссякал. Это были хорошие девушки. Они знали всю подноготную посетителей. Вдобавок ко всему они еще и обладали чувством юмора. Одна из них, недавно принятая на работу Анастазия, поинтересовалась с лукавой улыбкой:

— Что такого есть у леди Амелии, чего нет у меня?

Девушки все разом хихикнули. Эсмеральда, старшая из них, пояснила:

— Капелька голубой крови, разбавленная ведром воды из деревенского колодца, и куча денег, которую она не знает, как потратить.

— Мне бы они пригодились, — сказала Анастазия. — Я бы нашла им применение.

— Я тоже, — шутливо вздохнула Эсмеральда. — Но что поделаешь… В жизни все так неправильно устроено. Кому ничего не надо, у того есть все. И наоборот… Но кажется, она готова отдать все до последнего фартинга любимому человеку и вдобавок принести в жертву себя, свое тело и бессмертную душу. Даже заколоться у него на глазах.

— Кто же он, тот счастливец? — с притворной наивностью осведомилась Анастазия.

— Тот, кого мы все знаем. И ты в том числе. Надеюсь, ты не влюбилась в него по уши? Советую не вкладывать капитал в безнадежное предприятие.

Последовал всеобщий взрыв хохота. Анастазия, переждав смех, вновь задала вопрос:

— Неужели это предприятие так безнадежно?

— Представь себе, что мы монашки, а Джулиан Рэйнор католический кардинал. Имеешь ли ты право заставить его совершить смертный грех и обречь себя на адские муки?

— До адских мук еще так далеко! — парировала Анастазия.

Девушки делали вид, что не замечают Рэйно-ра, а он с удовольствием наблюдал за спектаклем, разыгрываемом специально для него. Не в правилах игорного дома было заводить интрижки с кем-либо из служащих. И он, и девушки прекрасно это знали. Но повеселиться и почесать язычки никому не возбраняется.

Он с сожалением покинул это оживленное девичье общество. Когда хозяин уселся в карету и экипаж медленно тронулся, девушки, прижавшись милыми носиками к оконным стеклам, проследили за его исчезновением.

— Погасло мое солнышко! — вздохнула одна из девиц.

— Все-таки кто она такая, эта леди Амелия? — продолжала интересоваться Анастазия.

— Леди! И все. Больше ничего! Кроме этого, один пшик! — пояснила Эсмеральда.

— А почему он ныряет в ее карету зажмурившись, как в ледяную прорубь? Неужели он так боится этой леди?

— Не забивай себе голову пустыми мечтаниями! — посоветовала Эсмеральда. — Леди Амелия обладает ангельским личиком, но жало у нее, как у кобры. Кое-кто уже чуть не отдал Богу душу от ее укуса.

— Кто, например?

— Мэри Харви — если уж тебе так хочется знать!

— Сестра лорда Харви?

— Она самая…

Тут ударил колокол, и девушки спешно направились наверх в игорные залы. Начиналась игра!

— Это длинная история. Я как-нибудь расскажу тебе ее на досуге, — на ходу шепнула Анастазии Эсмеральда.

Очутившись внутри роскошного, пропахшего духами экипажа, Рэйнор сразу же подвергся яростной атаке со стороны могучего противника — несравненной леди Амелии. Ласки и лобзания чередовались с грубыми упреками, срывающимися с уст многоопытной в любовных утехах вдовы.

Джулиан был уже почти раздет ею, когда вдруг кучер распахнул дверцу, опустил ступеньки и доложил, что они прибыли на место.

— Проклятие! — глаза пантеры в женском обличий излучали зеленый огонь, способный превратить незадачливого слугу в горстку дымящегося пепла.

— Никогда не останавливай экипаж без моего приказа, Хоукинс!

— Но… мадам, — съежившись, пробормотал Хоукинс, — я не знал, куда ехать дальше.

— Прямо. И только прямо! — решительно заявила Амелия.

Но раз уж досадная остановка произошла, надо было высаживаться из кареты.

— Запомни, Хоукинс! Мы сюда не приезжали, и майор Рэйнор здесь не выходил.

— А куда же он делся? — спросил кучер и тут же получил пощечину. Это прочистило ему мозги, но зато начисто стерло из памяти то, что майор Рэйнор прибыл в гости к леди Амелии.

Джулиан понял, что ему тоже следует беспрекословно повиноваться железной, леди. Кое-как приведя в порядок свой костюм, он помог Амелии ступить на мостовую. Она буквально повисла на его руке, видимо считая, что подобная тяжесть приятна любому мужчине.

— В Лондоне везде фейерверки и праздники. Меня ждут в Рэнли Гардене и прочих местах. Там весело, но… — произнесла она со значением, —… в моем доме нам будет гораздо веселее. Не так ли, Джулиан? Выбирай! Рэнли Гарден или я? Простая женщина в домашней обстановке…

Долгое воздержание во время путешествия через Атлантику несколько поколебало стойкое неприятие Джулианом когда-то столь желанных им ласк леди Амелии.

— Простота и скромность — твои главные добродетели, — галантно изъяснился он.

— У меня нет добродетелей, — шепнула она ему на ухо. Ее дыхание обдало его жаром. — У меня одни пороки. И не притворяйся, Джулиан, что не любишь меня. Я все равно не поверю.

Скоро, очень скоро он доказал, что она была права. Ее поцелуи возбудили его. Многие женщины за эти два года делили с ним постель, иногда их кожа была совсем другого цвета, что усиливало желание познать их. Но леди Амелия обладала несравненным умением оживить даже мертвого. Чего стоил хотя бы танец ее грудей! Такого соблазнительного колыхания весьма крупных по размеру выпуклостей он не наблюдал ни в одном публичном доме. Ее губы, движение бедер и ног, гладких и сильных, действовали на мужчину, как корабельная помпа, и гнали кровь по венам со все усиливающимся напором.

Не скоро наступила пауза, во время которой Джулиан смог перевести дыхание. Воспоминание о Серене вдруг вспыхнуло в его мозгу. Но тотчас же Амелия заставила его забыть обо всем и вновь погрузила его в себя, как в кратер кипящего вулкана.

Ротонда сверкала огнями и была до предела заполнена нарядными гостями. Серена с тоской наблюдала из своей семейной ложи за этим безумным весельем, охватившим, казалось, весь аристократический Лондон. Кушанья, а затем традиционные торты появлялись перед ней на столе и исчезали незаметно, уносимые такими же незаметными лакеями. Для нее вечер прошел впустую. Праздник в кругу семьи с участием мистера Хэдли не оправдал ее надежд. Тревор не был тем солнцем, которое озарило бы светом все вокруг и зажгло огонь в ее душе. Среди своих приятелей и близких к нему людей он, наверное, выглядел бы неплохо, но в ее присутствии он явно тушевался. Серене вдруг захотелось доказать своим родственникам, что ее выбор будущего жениха опрометчив, что она ошиблась, что он не нужен ни ей, ни ее семье. Тревор был таким скучным, прямолинейным. Лечь с ним в постель — все равно что лечь в гроб.