— И что? Брак не на этом строится.
— А то, что и она и я еще слишком молоды, чтобы всю жизнь прожить на чувстве благодарности и долга.
— Ани, Аничка моя, — мама еле дышит, в глазах слезы.
Не в состоянии больше выдержать этой пытки, я присаживаюсь перед ней на колени.
— Мамочка, не переживай. Ничего страшного, — тараторю, что могу, — всё хорошо будет. Правда.
Она смотрит на меня во все глаза, сжимает руки. В глазах непонимание, растерянность, сожаление, а моё сердце так сильно бьётся о ребра, что кажется, выломает их.
— Ты не любишь Давида?
Закусив губы, прикрываю рот рукой. В голове шумит, в глазах собираются слезы. Мне требуется несколько секунд, чтобы впервые ответить на этот вопрос в первую очередь себе…
— Нет, мам… не так, как ты папу.
Как оказалось — я могу без него дышать. Ведь так Давид когда-то сказал — когда любишь, не можешь дышать без этого человека. А я, как оказалось, смогла. И жить, и дышать, и справляться. И даже веселиться. Меня устраивала такая жизнь.
Я всё пыталась понять почему так — почему я способна принять его измену и жить с этим дальше? Ведь, когда любишь — не простишь. Я помню, как тетя Салвар покончила с собой, когда узнала о измене ее мужа. Она не справилась с предательством. А я смогла. Почему? Ответ оказался на поверхности — потому что не люблю так сильно. Если бы мы и дальше жили, как раньше, я бы возможно этого никогда и не поняла. Потому что мои чувства к Давиду всегда были самые теплые. Он был моим первым мужчиной, парнем, который мне понравился, еще когда я была ребенком. Но та детская любовь не выросла до размеров той, которая есть у мамы с папой. Той, что у Мариам и Демьяна… Наверное, только поэтому я смогла сейчас пойти на этот шаг и признаться им. Признаться себе…
Я не боюсь больше потерять Давида… Он дал мне понять, что я могу и без него. Хотя даже при это всём он все — равно рядом…
— Прости меня, мамочка. И ты прости, пап, — стираю со щек слезы, боясь только одного, что они развернутся и уедут.
— Давид, — давящая интонация Тиграна Армановича заставляет перевести на него взгляд. Свекр стиснув кулак, крошит Давида осуждением, — Это неправильное решение. У тебя дети.
— От детей я не отказываюсь, — ровно отвечает он, словно его совершенно не страшит то, что происходит, — Они как были мои, так ими и останутся. Ани тоже не лишится поддержки.
— Да кто ж так поступает-то? — всплеснув руками, мама встает со стула и начинает ходить из стороны в сторону, — Как так? Вы же счастливы были. Почему, дети? Моя дочь разведена. Боже… Боже.
— Позор, — сжимаюсь в комок от того, как с презрением выплевывает папа.
— Позор — это заставлять дочь жить с человеком, с которым она НЕ счастлива, — твердо заявляет Давид. — Я не думаю, что вы как любящие родители хотите своему ребенку участи несчастливой жены, правда?
— Ты не счастлива? — рывком вернувшись ко мне, мама тоже опускается на колени и берет меня за руки, — Аничка, милая, ты не счастлива?
По моим щекам текут слезы, в груди сильная боль. Еще одно признание самой себе…
— Нет, мам…
— Боже, — причитает она, прижимая меня к себе, а я плачу. — Как же это произошло? Что же случилось? Ну, может попробуете еще дать себе шанс? Давид… ты же видишь какая Ани. Слабенькая, ранимая. Как ты ее оставишь?
— Ани замечательно справлялась полгода, пока я налаживал дела в ресторане, а потом еще столько же, живя самостоятельно. Вы недооцениваете силы своей дочери, Гаянэ.
— Она же маленькая у меня, несмышленая, как она одна-то останется?
— Мам, я приловчилась, — пытаюсь успокоить её, гладя по спине, — я справляюсь, правда. Ты же сама видишь!
— Что люди теперь скажут? Аааай, что скажут? — папа тоже встаёт со стула и запускает пальцы в волосы.
— Какие люди? — звучит резко Давид, — На кону счастье вашей дочери, а вы о людях говорите?
— Да что ты знаешь?
— Всё знаю. Но если так боитесь, то здесь вам никто ничего не скажет. Или вы хотите уехать в село от внуков?
Цокнув, папа сжимает недовольно губы. В глазах молнии и злость.
— Умные, да? Не зря Лусинэ говорила, что ехать сюда плохая идея. Распустились совсем. Развод удумали. Семью сохранять нужно, а не разводиться. Где это видано?
— Так, успокойтесь все, — отрезает Тигран Арманович, рывком вставая из-за стола, — сделаем так. Давид, Ани, мы дадим вам время обдумать все еще раз. У вас все-таки дети… Вы еще молоды, можно подстроиться…
— Отец, нет, — бескомпромиссно обрубает его Давид, — Мы уже всё решили. Подстраиваться никто не будет. Мы разводимся.