— Я видел, как кровать поднимают над полом, а под ней устраивают рабочее место. Могу нам такое обеспечить.
Поверить не могу, что мы говорим о нашей кровати… Всё еще страшно, словно реальность может раствориться в тумане…
— А мы не упадем? — подхожу к нему, а Давид притягивает меня к себе, чтобы мягко коснуться губами моих.
— Мы больше никогда не упадём. А на кровати установим ограждение.
Эта идея мне нравится…
Отступив, Давид позволяет мне пройти дальше.
Чувствует, что мне интересно, поэтому даёт мне время неторопливо осматриваться.
Справа дверь в ванную комнату, но я миную её и иду в спальню.
Здесь всё довольно сдержанно. В стиле Давида. Правда, кровать не застелена, а на тумбочке рядом снова пачка сигарет с пепельницей. Мне больно от того сколько в ней окурков. Еще больше, чем в той, что на кухне.
Я помню, как это — пытаться сигаретами затупить боль…
Прохожу вдоль стилизованной под дерево медиа-консоли чуть дальше. Дверь из комнаты ведет на небольшой прозрачный балкон.
Отсюда открывается потрясающий вид. Прямо дух захватывает.
Кладу ладони на стекло и смотрю вниз. Мне не верится, что я в ЕГО квартире… Не верится, что еще утром я могла стать женой Петра, а сейчас испытываю волнительное счастье просто от того, что босыми ногами хожу по ЕГО паркету…
Разворачиваюсь, чтобы войти обратно, но случайно натыкаюсь на красочные снимки, лежащие в хаотичности на стеклянном круглом столике.
Сердце подскакивает и взвивается к горлу.
Тянусь и дрожащей рукой беру несколько.
Здесь так много меня, что я теряюсь.
Я в Америке, я дома, в больнице, в кафе. А на одном я — две недели назад на концерте, на который мы ходили с бывшими однокурсницами.
Мурашки покрывают кожу головы и колючей волной опускаются по спине. Горло спазмом сводит, а дыхание застревает по пути в легкие…
Возвращаюсь обратно в спальню и встречаюсь с Давидом взглядами. Меня как на горках снова несет вверх.
— Ты все это время знал, как я жила… — сиплю хрипло, протягивая ему снимки.
— Я жил этими знаниями, — серьезно отвечает Давид, забирая их у меня, — и хотел верить, что ты здесь, — поворачивает ко мне тот, где я смеюсь, — искренне наслаждаешься жизнью. Это давало мне сил не бросить всё начатое ради того, чтобы ты однажды вот так, как сейчас стояла напротив меня…в нашем с тобой доме…
Эмоции растирают меня в порошок. Ком в горле становится таким большим, что я не могу с ним справиться. На меня вдруг сваливается осознание всего того, что происходило эти два года… Чувство вины перед Давидом в горло когтями впивается за то, что пока он строил нам новый путь, я не помогала ему, а пыталась идти своим.
— Прости меня… — шепчу, опуская взгляд, — если бы я знала…
— Тттссс, никаких прости, — отбросив снимки на консоль, Давид обхватывает мое лицо горячими ладонями и заставляет посмотреть на себя…
— Если бы я вышла замуж… — ёжусь от холода, представляя как ему было больно, когда он обо всем узнал.
Эта боль режет меня на части. Холодным лезвием ножа проникает под ребра. Правильно сказал Демьян — я как никто знаю, каково это, и от этого еще хуже. Всхлипываю, а Давид горячо прижимается своими губами к моим.
— Никаких «если бы» больше в нашей жизни, Оль. — настойчиво говорит в них, — Забываем всё, что было ДО. Теперь существует только настоящее и наше с тобой будущее. Слышишь?
Киваю, и сама ищу его губы. Мне нужно.
Жизненно необходимо чувствовать его снова и снова…
77 Давид
Не могу выпустить Олю из рук. Целую то глубоко и с усилием, то тут же скатываюсь до кроткой нежности, покрывая поцелуями алые щеки и скулы.
Оля тихо смеётся сквозь слезы, и тоже целует меня. Мы как два сумасшедших тычемся друг в друга губами, опасаясь, что все это может по какой-то причине закончиться.
Вот только теперь этого не случиться. Я не позволю.
Зарывшись в мягкие волосы пальцами, глажу её затылок и утыкаюсь своим лбом в её.
— Я так сильно скучал по тебе…
Оля прикрывает глаза и кладёт руки мне на плечи.
— Я думала, что больше никогда не увижу тебя…
— Теперь будешь видеть каждый день.
На покрасневших от поцелуев губах расцветает сияющая улыбка.
— Знал бы ты, как я жду этого…
Прижимаю её к своей груди и качаю, как маленькую девочку. Улыбаюсь, точно душевнобольной. Только сейчас меня начинает отпускать, а осознание, что Оля здесь, со мной, заставляет парить над землей.