— Что она сделала?
Судорожно втягиваю пересохшими губами воздух.
— Привезла меня в ресторан твоего отца. Включила на телефоне громкую связь и завела диалог о его сестре Лейле. — осмеливаюсь взглянуть на бледную Мариам, — Так я узнала о том, что его сестре не рады в вашем доме уже на протяжении двадцати пяти лет. И поняла, что не смогу так поступить с Давидом…. — тяжело качаю головой, — Я не смогла отобрать у него семью. Его отца… всех, кто у него был. Просто не смогла…
— И он тебя вот так отпустил?
— Я соврала ему. Сказала, что не люблю его настолько сильно, чтобы он уходил из семьи. Сделала вид, что хочу учиться и иметь возможность быть с другими мужчинами.
— И он поверил?
— Думаю, это было для него слишком сильным ударом. Представь, что тебе бы сказал Демьян, что не любит тебя. Не готов быть с тобой всегда, до конца жизни… Ты бы предала семью ради него?
Поднимаю поплывший взгляд и вижу, как Мариам безмолвно плачет.
— Нет… — отрицательно мотает головой.
Рвано вдыхает и выдыхает.
— Почему ты не говорила мне? — спрашивает шепотом.
— Я бы потеряла тебя….
Мари не отвечает, но сама знает, что это правда. На тот момент, она бы не смогла принять эту информацию. Была просто не готова.
— Господи… — выдыхает с горечью, — А я даже не подозревала… Давид и ты… я думала, что он просто уехал. Он никому ничего не сказал, — прижимает руку к груди, а потом бросается ко мне и обнимает, — никому не признался, что хотел уйти. А теперь… — резко отрывается и в панике округляет глаза, — теперь он живёт с Ани… Боже… Он помог мне уйти от этой жизни, в то время, как сам….
Быстро хватаю бокал с вином и почти весь выпиваю его одним большим глотком. В районе сердца жжет, как будто там огнем всё горит.
— Он же все еще тебя любит, — её отчаянный шепот добивает.
— Мари…
— Любит, Оля. Он сам сказал.
Чувствую, как меня будто в кокон стягивает. Пальцы мелко-мелко дрожат, грудь разрывает осколками разбитого сердца.
— Он тебе сказал это?
— Да… Не прямым текстом, но было понятно. Ты бы видела его. Он сказал, что ничего не прошло. Что не знает, когда пройдёт, — я задыхаться начинаю от её слов. Не то, чтобы я не догадалась. Но думала, скорее, что это желание отомстить, или нечто в этом роде. Но теперь… — тараторит Мари, — У него есть Ани, Оль. И Гор с Арсеном. А у нас ведь не разводятся. Ну… точнее разводятся, но это точно не про семью Ани. Её родители выросли в селе, как и мои. А раньше брак был священным. Разводы не приветствовались, а женщину, которую бросил муж, не хотели видеть даже на пороге собственного дома.
— Я не собираюсь уводить его из семьи, Мари, — произношу не своим голосом, качая головой, — То, что случилось… я не знаю как это объяснить. Какая-то сумасшедшая потребность, то, что снесло нас обоих, но больше никогда не повторится.
Мариам набирает в легкие воздух и лихорадочно его выдыхает.
— Оль, мне так жаль… — обнимает меня и кладет голову мне на плечо… — Так жаль…
— Мне тоже…
23 Ани
— Я говорила Тиграну, что нельзя вывозить детей из Еревана. Говорила, что это может на них отрицательно сказаться. Но он не послушал. Надо мол им развиваться. Доразвивались… Неблагодарные!
Лусине со злостью ударяет ладонью по столу, а я вздрагиваю.
Пару дней назад, когда Давид сказал, что Мариам уехала с Демьяном, я сначала не поверила. Думала, это шутка такая… невероятно глупая шутка.
Но как оказалось, нет. Его сестра действительно отвернулась от семьи ради чужого, не нашего мужчины.
Лусине приехала ко мне полчаса назад, взвинченная, на эмоциях. Эта бедная женщина разве что не плачет, но вместо неё это делаю я. Понимаю, что она не хочет показывать своих слез, а у меня вот справиться с эмоциями не получается.
— Поверить не могу, что Мари так поступила, — произношу, глотая слезы обиды за родителей Давида.
Они ведь её семья. Эти люди дали ей жизнь. Воспитали. Во всем поддерживали, даже больше, чем некоторые другие из моих знакомых. А она вот так бессовестно развернулась и ушла, бросив тех, кто её любит. Предала их, отвернулась…
— А вот представь, — Лусине резко встаёт со стула и забирает свою чашку с недопитым чаем.
Ставит её в раковину и принимается мыть, заодно вымывая тарелки, которые я поставила туда перед её приходом, после того, как мальчики пообедали.
— Я помою, — встаю, чтобы перехватить её, но она будто не слышит меня.
— Дочка называется. Отблагодарила нас так. Опозорила на всю округу. Как теперь людям в глаза смотреть? Как голову поднять? Стыдно-то каааак, — ударив по крану, опирается на раковину руками.