Вздохнув, медленно киваю, а потом встаю, чтобы откинуть покрывало в сторону.
— Иди ложись спать, Ани. И подумай над тем, что я сказал.
Развернувшись, она подходит к двери, но перед тем, как открыть её, оборачивается.
— Мы теперь всегда так будем жить? — подбородок дрожит, в глазах боль и обреченность.
— Как так?
— Вот так. В разных комнатах. Как знакомые…
— А ты хочешь себе такой жизни в двадцать два года? — смотрю на неё в упор.
Жду, когда её прорвет, но ожидаемо, времени на осознание ей нужно больше. Потому что признать, что она меня не любит — это тоже самое, что признать то, что последние несколько лет она жила в самообмане, выращенном её же родителями и окружением.
Поэтому, всхлипнув, Ани опускает ручку и выходит из комнаты.
58 Ани
— Смотри, какая рубашка, папе понравится, — мама останавливается около прилавка, рассматривая светло-серую рубашку с коротким рукавом.
— Думаю, да, — соглашаюсь, присматриваясь к вещи.
Папа вызвался поиграть на детской площадке с мальчиками, пока мы с мамой поехали на рынок. Ей нужно платье и юбка на смену, а то носит все время одно и то же. Мне захотелось её порадовать и подарить что-то, но в магазин она отправиться наотрез отказалась. Привыкла покупать вещи на рынке.
— Давай вместо того, чтобы взять мне юбку, купим отцу рубашку, как считаешь?
— Мам, мы можем и папе купить и тебе, — успокаиваю её я, — не волнуйся.
— Нет, совестно мне вот так деньги тратить твои. А вот смотри какие ещё тут рубашки. Не хочешь Давиду купить?
Вскидываю голову, обводя взглядом прилавок.
— Думаю, нет.
Давид предпочитает покупать вещи в магазинах. Примерить и только потом, когда поймёт, что вещь сидит хорошо, купить.
— А галстук? Нужен ему?
— Он почти их не носит.
— Ну да, ты права. Можно еще что-то ему посмотреть. Пройдись пока, а я куплю рубашку и платье тут в соседней палатке примерю, которое мне понравилось.
Для того, чтобы не вызвать подозрений, бесцельно бреду вперед между прилавками. Конечно, покупать я ничего не стану. Потому что Давиду в принципе мои подарки не нужны. Наверное, для него самым лучшим подарком было бы, чтобы я вообще исчезла.
Если эти месяцы у меня была хотя бы какая-то надежда на то, что между нами можно вернуть все как было, то после недавнего разговора я поняла, что ничего уже не будет как раньше. Я для него — жена, которую он никогда не любил. Это не Оля — никто, а я. Я для него — никто. И пусть у нас все выглядит так, как раньше, он приходит домой, играет с мальчиками, разговаривает со мной, но на самом деле, Давид стал чужим.
Не холодным, не отстраненным. Нет… С мальчиками он играет в футбол, на выходных мы ездим на речку. Я бы не сказала, что он холоден. Он просто… чужой. Мы больше вообще никак тактильно не контактируем.
И мне обидно от этого. Потому что, смотря на то, как на речке обнимаются другие пары, я бы тоже хотела, чтобы он меня обнимал. Хотелось бы чувствовать себя нужной.
А я в принципе никогда себя таковой не ощущала. Раньше я полагала, что это из-за того, что он не эмоционален, а теперь понимаю, что причина была в другом. Он очень эмоционален. Кадры того, каким он был при общении с Олей ярким цветным пятном въелись в память. Того, как он зол был, когда увидел меня в её доме, как открыт… Никогда Давид не был таким до того дня. И после тоже.
Поэтому он никогда не проявлял ко мне эмоций. Он просто не хотел. Его и так все устраивало, а я мирилась. Думала, что любит, как умеет…
Глупая… Господи, какая же я глупая…
Я так боялась стать такой, как Агнес, а в итоге ею и стала. Разница лишь в том, что она даже не пыталась стать хорошей женой для Карена, а я делала всё, что в моих силах, наивно полагая, что вкусная еда, внимание к Давиду, и тепло, которым я окутала наш дом, смогут заставить его полюбить меня.
Оказывается, любимая фраза отца «стерпится, слюбится» работает не всегда.
Если бы можно было, я бы попросила Бога вернуть все назад, только с одной единственной поправкой. Чтобы Давид любил меня. И хоть он не верит в мою любовь — она есть. Да, возможно я не питаю сильной симпатии к сексу. Возможно, я не умею дарить ему нужные ему эмоции. Но я люблю его по-своему.
В глазах снова начинают собираться слезы, но я быстро беру себя в руки. В последнее время я научилась бороться со слезами. Или выплакала их все, точно не знаю. Делаю несколько глубоких вдохов перед тем, как развернуться обратно. По пути натыкаюсь на прилавок с мужскими ремнями и притормаживаю. Наверное, ремень можно было бы все-таки взять. Их Давид носит. И даже если ему будет все равно не этот мой подарок, я так или иначе хочу ему его подарить.