Вот так, пуговица за пуговицей, она полностью расстегнула блузку, не отрывая взгляда от его глаз и видя, как в них разгорается — нет, не огонь, а пламя, способное не просто опалить, а сжечь их обоих. Под его взглядом она чувствовала себя еще более желанной и сексуальной. Этакой соблазнительницей, пустившейся во все тяжкие в поисках каких-то руин. Женщиной, оставившей на холодильнике загадочную записку и ожидавшую, что за ней последуют. Женщиной, не обманувшейся в своих ожиданиях и теперь находившейся в старой палатке, освещенной светом фонаря.
Джек дал ей расстегнуть все пуговицы на блузке, прикасаясь к ней одним лишь взглядом. Закончив, она откинулась назад, отчего блузка соскользнула с ее плеч, обнажив грудь.
Джек придвинулся к ней и взял один из сосков в рот. В ответ на это Катерина изогнулась дугой, прижимаясь к нему в предчувствии той сладкой муки, которую он ей нес. Его бархатный язык скользил по нежной коже, даруя ей изысканнейшую из ласк.
Волна наслаждения омыла душу девушки, и она застонала, и с губ ее сорвалось его имя.
Джек почти утратил контроль над собой. Он хотел ее так долго, так мучительно долго, с тех самых пор, как увидел в "Ла Стеле".
Он страстно хотел ее, но не меньше этого хотел, чтобы огонь желания загорелся и в ней и чтобы она сказала ему об этом — на испанском, на английском, на языке джунглей, на каком угодно языке.
Целуя ее, он спустил джинсы и, высвободив свои ноги, начал быстро, даже суетливо, снимать с нее юбку.
Он просунул руку в ее потайное местечко, и она тут же открылась ему. Как же ему захотелось немедленно принять ее приглашение! Но все же он удержался от этого.
Вместо этого он запустил руку в шелк ее волос и снова поцеловал ее, дав ей ощутить всю глубину своей страсти.
Девушка обвила его шею и ответила не менее жарким поцелуем. Он дотронулся до того места, где темнел треугольник ее курчавых волос, знаменующий собой центр ее женской сущности, и она сладко простонала.
— Так ты хочешь, чтоб я тебя так трогал?
— Да, очень.
— Говори же мне, чего ты хочешь, прошу тебя.
Она провела рукой по его животу и сказала:
— Я хочу, чтоб ты был внутри меня, Джек. Сейчас же. Ради Бога.
После этих ее слов он уже не мог сдерживаться.
И вошел в нее, и стал вести с ней тот разговор, который издавна ведут между собой мужчина и женщина.
Она стала его частью. Той частью, которую он когда-то потерял, а теперь вот заново обрел. Звуки, которые она издавала, отдавались в его душе.
— О, малышка, теперь ты моя. Моя.
Глядя на нее он заметил, что она слабо улыбается.
— Это правда? — слетел с ее губ вопрос.
Он улыбнулся ей в ответ.
— Да, малышка. Правда.
— Я думала о том, что ты теперь мой.
Катерина обхватила его бедра своими ногами, и его пронзила сладкая дрожь.
— Да, Кэти, — пробормотал он хрипловатым голосом, — это тоже правда. Это абсолютная, неопровержимая правда. — Он жадно поцеловал ее.
Он входил в нее снова и снова, заставляя себя и ее кричать, пока наконец их страсть не обратилась во вспышку, бенгальский огонь, который взлетел к небу, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги. И последняя их судорога сопровождалась заключительным криком Кэти, криком, наполнившим теплую южную ночь.
Долго еще после этого Джек держал ее голову в руках, а она лежала тихонько, и снаружи все бледнее и бледнее мерцал фонарь. В конце концов и он погас. И тогда Джек тихо пробормотал:
— Кэти?
Она что-то произнесла, но он понял, что это был не ответ и что она, должно быть, уснула.
На его руках. В палатке своей тети. В джунглях Текстикана.
Он не знал, что и подумать по этому поводу.
А неопределенность он никогда особенно не любил. Она заставляла его нервничать.
— Кэти, — пробормотал он, — нам надо поговорить об этом. — Он нахмурился. — Нет, я не то говорю. Я хотел сказать...
Он погладил ее по волосам, прислушиваясь к шуму тропического леса.
— Я не знал, что это будет так. Не знал, что плеск струй воды в душе превратится в оперу. И про себя добавил: чертовски хорошую оперу, отличную оперу. С величественной героиней — страстной, сильной. И удивительно сексуальной. — Может, этого и нет в сценарии, но я хочу спать с тобой еще. И много-много раз.
Но ведь она спит, напомнил он себе. Он разговаривал со спящей женщиной. Говорил ей то, что никогда не собирался говорить.
Джек не понимал, но чувствовал: что-то произошло. Что-то, не имевшее никакого отношения ни к Мадрид, ни к Бласко, ни к кодексу. Что-то очень значительное. И может, равносильное катастрофе.