В день Страшного суда, несомненно.
– Спасибо, милорд.
Кэтрин снова уставилась на фреску с девушками в саду. Оливер тоже скользнул взглядом по этой сценке, но не стал ее рассматривать, а наоборот, развернулся так, чтобы фреска не попадала в поле его зрения.
– Я привез леди Эмис в Бристоль в надежде, что ее поместят в капеллу и удостоят здесь могилы. Перед смертью она просила, чтобы вы даровали убежище ее сыну и ее компаньонке, госпоже Кэтрин из Чепстоу.
Граф встал со своего кресла, прошелся по покою, остановился у окна, поглядел, как серебрится узкая лента реки Фромы и сочно зеленеют коровьи выгоны за ней.
– Предсмертная просьба должна быть выполнена, – проговорил он, поворачиваясь. Его брови были слегка сдвинуты, углубляя залегшую там морщину.
Граф снова прошелся по комнате, остановился перед Ричардом, взял его за подбородок и повернул к свету.
– Ты знаешь, кто твой отец?
– Да, сэр. Король Генрих.
– В таком случае, тебе должно быть известно, что я твой родственник. Сводный брат. – Граф сопроводил эти слова легкой гримасой. Разница в сорок лет – слишком явное свидетельство, что время было бессильно исправить некоторые слабости отца.
Ричард опять кивнул.
– Мама говорила, что мне следует помнить о том, что я сын короля, потому что однажды мне может это понадобиться.
Роберт слегка удивился.
– Никогда не подумал бы, что она способна заглянуть в будущее дальше, чем на один короткий летний день, – пробормотал он себе под нос.
– Она делала для Ричарда все, что было в ее силах, – встала на защиту покойной госпожи Кэтрин.
Опять эти нотки осуждения в мужском голосе!
– Все, что было в ее силах, – повторил Роберт, глядя на Кэтрин и поглаживая свою темную бороду. – В таком случае, мне надлежит сделать все, что не превышает моих сил. Пусть ее положат в капелле и позаботятся о надлежащих ритуалах. Что же касается вас, – граф поднял руку ладонью вперед, – я дам место тебе и Ричарду среди своих приближенных. Сандер, узнай, вернулась ли графиня из города.
Оруженосец поклонился и вышел.
Кэтрин пробормотала положенные слова благодарности. В данный момент ее нисколько не волновало, какое именно место предназначает им граф Глостер, лишь бы оно было тихим, темным и без посторонних. В голове мелькнула шальная мысль, что под эти условия идеально подходит тюремная камера. Женщина покосилась на Оливера. Рыцарь осушил свой кубок до дна. Улучив момент, когда Роберт де Кэн повернулся к ним спиной, чтобы еще раз измерить шагами комнату, Кэтрин быстро выхватила из руки Оливера кубок и вручила ему свой. Тот на мгновение застыл от неожиданности, но спорить не стал.
Граф остановился перед шахматной доской, не глядя, переставил несколько агатовых фигурок.
– Паскаль, поручаю тебе возглавить похоронную команду в Пенфос.
Оливер сделал глубокий глоток из второго кубка.
– Когда, милорд?
– Завтра. Возьми отца Кенрика и столько пеших солдат и сержантов, сколько сочтешь необходимым. Сразу, как вернешься, – ко мне с донесением.
Граф махнул рукой, отпуская рыцаря.
– Да, милорд.
Оливер поспешно выпил остатки вина, двинулся к двери, но по дороге резко повернулся к Кэтрин и Ричарду.
– Я вернусь, чтобы еще помучить вас своим обществом, – тихо сказал он мальчику, взъерошив его темные волосы. – Ведь я предупреждал, что выполняю свои обещания.
Ричард окинул его загадочным взглядом и едва заметно кивнул. Он явно не был готов верить кому-либо дольше, чем один день.
Кэтрин выдавила из себя бледную улыбку, точнее, просто растянула губы.
– Спасибо за то, что вы сделали.
– Сомневаюсь, что этого достаточно, – с тяжелым вздохом ответил рыцарь. – Если вам понадобится помощь, дайте знать. Я сделаю все, что смогу.
Женщина кивнула. Ее улыбка слегка потеплела. Граф Роберт удивленно воззрился на рыцаря. Оливер поклонился и оставил комнату.
Когда рыцарь вышел из замка, уже наступили ясные летние сумерки. Серокрылые чайки в небе над Фромой и Эйвоном, тоскливо вскрикивая, провожали рыбачьи лодки к причалам. Некоторые резко пикировали прямо на мусорные кучи и жадно рвали друг у друга гниющие там отходы.
Оливер глубоко вдохнул вечерний воздух, несмотря на то, что наполнявшие его запахи вряд ли могли доставить особое удовольствие. Ему гораздо приятнее было обонять рыбьи кишки, вареный бараний жир и дым из мыловарен, чем изысканные ароматы личных покоев графа Роберта. Собственно, сам граф не вызывал у рыцаря неприязни, иначе он никогда не присягнул бы ему на верность; дело было в самой комнате и в той фреске на стене: две женщины в саду. Картина эта, хоть и стилизованная в придворной манере, была написана с натуры лет десять тому назад, когда Эмис и Эмма жили здесь. Художника покорила несхожая красота двух девушек – голубоглазой, золотоволосой Эмис с потрясающей фигурой и прозрачно-худенькой темноволосой Эммы, – и он запечатлел их на стене играющими в мяч.