– Это я отвез девочку в больницу, – словно в омут бросаясь, признался Носов.
Мужчина качнул головой и сказал:
– Ну и правильно сделал. Я ей уже вмазал… – хмуро добавил он, имея в виду свою жену. – А как дочь?
– Очень тяжелая, – сказал Виктор, чтобы не обнадеживать. – Ее увезли в реанимацию… Можете поехать к ней.
– Само собой, – кивнул мужчина. – А эти две стервы пошли в милицию заявление на тебя подавать… Но ты не дрейфь, я заберу. В какой она больнице-то?
– В Филатовской…
Носов обо всем рассказал на подстанции старшему врачу. Тот качал головой и сказал, когда Виктор закончил:
– Ну и дурак же ты, Витя… Надо было мне позвонить. Может, вдвоем разобрались бы, а ты накрутил… Но знаешь, вдруг повезет, отмажешься…
Старший доктор пошел звонить в больницу. Через два часа, когда Носов в очередной раз вернулся с вызова, сказал:
– Бог тебя бережет, Носов. Девочка хоть и без сознания, но ее уже подключили к искусственной почке… Шанс есть, жди.
– Сколько? – спросил Виктор, облизывая пересохшие губы.
– Я думаю, недели две, не меньше. – Старший доктор сочувственно глядел на Носова. – Ладно, я буду им позванивать, успокойся.
Неделя прошла. Старший доктор сказал: «В сознание пришла». Еще через неделю: «Без изменений». И только к концу месяца сообщил: «Все нормально, почки заработали, девочку перевели в отделение». Дорого стоил Носову этот месяц… Только встречи с Вилечкой немного снимали тревогу и напряжение.
Глава 2 Самолет, морилка
День прошел спокойно, катались с вызова на вызов, изнемогая от жары, пили квас, останавливаясь почти у каждой бочки… Вечером рассаживались, пересаживались, и наконец сложилась любимая троица: Носов, Морозов и Вилена Стахис. Ближе к ночи скатали в инфекционную больницу на Соколиной горе, отвезли абитуриента ТСХА с отравлением, – пирожки, будь они неладны! После полуночи уже из другой больницы Носов предложил, не отзваниваясь, махнуть в Шереметьево, глотнуть кофейку… Сказано – сделано. И вот уже с мигалками рафик летит под песни итальянцев по Ленинградскому шоссе… Из Шереметьева они получили вызов и успели полечить пожилую женщину с приступом бронхиальной астмы, но на всякий случай и ее отвезли в больницу – приступ оказался тяжелый, и бригада Носова за этот день была у нее уже третьей. Около четырех утра они получили добро возвращаться на подстанцию…
Сиреневый рассвет, оранжевые огни фонарей, рафик скоропомощный, шурша покрышками, несся над шоссе. Доктор Носов дремал на переднем сиденье, время от времени приоткрывая один глаз и скашивая его на водителя. В салоне в большом удобном кресле свернулась калачиком Вилечка Стахис, упираясь коленками в подлокотники и покачиваясь на поворотах, а на носилках, подвешенных к потолку, спал второй фельдшер – Володя Морозов.
Ночь кончалась, остывал асфальт, четыре утра, конец июня… За бортом свежело после душного дня, и Носов, вдруг открыв глаза, опустил стекло. Предутренний ветер влетел в кабину и, смешавшись с таким же ветром из окна водителя, ворвался через открытую переборку в салон, растрепал Вилечке волосы, забрался под тоненький халатик, и Носов от всей души ему позавидовал. Сна не было. Утренняя прохлада выгнала его без остатка… На носилках зашевелился Морозов. А Вилечка, потянувшись и торопливо сводя расходящиеся на груди отвороты халата, попросила сонным хрипловатым голоском:
– Виктор Васильевич! Прикройте окошко! Прохладно что-то…
– Да вот покурить хотел, – ответил Носов, – скоро уж приедем, чайку попьем…
– Кто чайку, а я посплю… – пробасил с носилок Морозов.
– Ну и ради бога… – откликнулся Носов. – Пока ты спишь, все тихо…
– Это в каком же смысле? – поинтересовался Морозов.
– А то ты не знаешь! – встряла в разговор Вилечка. – За каждое твое дежурство не меньше двух авто подбираем…
– Ну и что, – обиделся Морозов, – а при чем тут я?
– А в остальные их бывает значительно меньше, – пояснил Носов. – Давно говорят, что тебе везет.
Владимир Владимирович Морозов пришел на скорую еще до объединения ее с неотложкой и в первый же день попал на большую авиакатастрофу – при посадке упал самолет военно-транспортной авиации с двумя сотнями новобранцев… С тех пор не было у него дежурства, когда обошлось без сбитых пешеходов или покалеченных водителей и пассажиров. «Везучесть» его стала на подстанции притчей во языцех.
Морозов слез с носилок и уселся на боковое креслице.
– Ну, я вообще-то человек неконфликтный, – начал он. – Но за то, что разбудили, щас обижусь…