– Мадмуазель Бургуэн!
– Пусть она подождет! – бросил император.
Шапталю было нетрудно догадаться, что означал визит актрисы к императору в столь поздний час. Он ушел и на другой день подал прошение об отставке. Актриса же почувствовала себя смертельно оскорбленной императором.
В 1808 году во время конгресса в Эрфурте Наполеон для разлечения августейших участников выписал из Парижа театральную труппу, в составе которой была и Мари-Тереза. Актриса очень понравилась Александру I, и Наполеон повелел ей отправиться в Санкт-Петербург, где она с большим успехом играла на сцене в течение двух лет, и молва приписала ей честь быть любовницей императора. Затем она вернулась в Париж и продолжала выступать на сцене «Комеди Франсез», пока ее не вытеснило молодое поколение актрис.
Но отношения великой французской актрисы мадмуазель Жорж – в миру Маргериты-Жозефины Ваймер (1787–1867) – с Наполеоном были более длительными и даже носили некоторый оттенок серьезности, если верить ее мемуарам, тщательно отредактированным известной французской поэтессой М. Дебор-Вальмор. Она была заклятой соперницей мадмуазель Дюшенуа: если та блистала в ролях лирических персонажей, то Жорж рвала страсти в клочья, изображая сильных, несгибаемых женщин. Ей в 1804 году было всего семнадцать лет, но она уже обладала той величественной внешностью благородной римлянки, которая делала ее незаменимой для ролей в трагедиях французского классицизма. Эта дочь актрисы и музыканта начала выступать на сцене с пяти лет и в полной мере испытала на себе уколы всех терний закулисной жизни
Она была неглупа и остроумна; познала любовь в четырнадцать лет с собратом по ремеслу, затем была любовницей Люсьена Бонапарта до того, как он женился на мадам Жубертон, а после его обращения к утехам семейной жизни утешилась в объятиях польского князя Сапеги. Наполеон обратил на нее внимание 28 ноября 1802 года в «Комеди Франсез» на представлении «Ифигении в Авлиде». В тот же самый вечер Констан явился к актрисе с приглашением от господина Первого консула посетить его на следующий день в восемь вечера во дворце Сен-Клу, поскольку тот пожелал лично выразить восторг ее игрой. Оторопевшая актриса быстро взяла себя в руки, изъявила свое согласие и попросила Констана, чтобы он заехал за ней не домой, а в театр – несомненно, она желала, чтобы вся труппа знала об оказанной ей чести. Мадмуазель Жорж облачилась в легкое белое платье из муслина, на голову накинула кружевную вуаль, а на плечи – роскошную кашемировую шаль, ибо на улице было более чем зябко.
Спустившись по лестнице, подобно весталке, готовящейся к выполнению священного обряда, физически ощущая на себе взгляды всех коллег, прилипших к окнам и снедаемых нескрываемой завистью, актриса села в карету с гербом Первого консула. Она тотчас же попросила Констана отвезти ее домой и извиниться от ее имени перед Бонапартом – ею-де настолько овладел страх, что она опасается показаться ему последней дурой. Камердинер с улыбкой заверил красавицу, что мадмуазель будет принята самым обходительным образом, так что все страхи моментально улетучатся.
Наполеон, облаченный в военный мундир, действительно принял ее чрезвычайно любезно, посетовал, что она не приехала к нему раньше с благодарностью за три тысячи франков, присланные им за удовольствие, доставленное ему ее игрой в спектакле «Эмилия». Страх у лукавой актрисы все еще не проходил, она потребовала, чтобы камердинер погасил свечи в люстре и половине канделябров, что и было исполнено. Наполеон поинтересовался как ее зовут; по его мнению, ей больше подходило имя Жоржина. Первое свидание продлилось в оживленной беседе будто бы до пяти утра и ничего греховного не произошло. Единственно, узнав, что кружевная вуаль является подарком князя Сапеги, Наполеон порвал ее «на тысячу мелких клочков» и послал Констана принести «синюю кашемировую шаль и большую вуаль из английского кружева», надо полагать, умыкнутых из обширного гардероба Жозефины.
Актриса уверяла, что стала любовницей Бонапарта лишь на третью ночь. «Он понемногу разоблачал меня. Он изображал из себя горничную с такой веселостью, таким изяществом и приличием, что нужно было уступить ему, невзирая ни на что. И как не быть околдованной и увлеченной этим человеком? Чтобы понравиться мне, он превращался в маленького ребенка. Это больше был не консул, а, возможно, влюбленный мужчина, но в чьей любви не было ни необузданности, ни грубости; он обволакивал вас нежностью, его слова были ласковыми и стыдливыми: невозможно было не испытывать подле него то, что он испытывал сам». Наполеон восторгался ее руками, по словам поэта Теофиля Готье, «настоящими королевскими руками, созданными для скипетра». Правда, ноги ее не отличались красотой: в обществе ходила шутка, что «у мадмуазель Жорж осанка королевы и ноги короля». Тем не менее, Первый консул сам надевал на нее чулки; она пользовалась подвязками с пряжками, требовавшими навыка застегивания, отсутствие какового раздражало Наполеона. Он приказал изготовить для нее круглые подвязки, которые надо было натягивать на ногу. Как-то этот высокопоставленный любовник подарил ей сорок тысяч франков.