Уходит, так и не дождавшись появления мифической подруги.
— А вот и я, — радостно улыбается Тася, не замечая моего состояния.
Садится напротив меня, что-то щебечет, а я никак не могу взять себя в руки. На лбу испарина, на языке дикая горечь. Кишки скручивает в тугой, раскаленный комок, и руки ходят ходуном, как у конченого наркомана.
А перед глазами как наяву пульсирует картинка, в которой Таська стоит напротив Алексы. Плюс один образ в копилку ночных кошмаров.
Глава 8.3
Этой ночью, я сплю урывками. В основном лежу, пялюсь в потолок и думаю о том, как можно было так нахеровертить. Ради чего? Ради десяти минут сомнительного удовольствия? Да лучше бы на ручном приводе эту реку переехал, чем вот так.
Ощущение дикой западни, тупика, неотвратимого звездеца, подкрадывающегося из темноты, становится все сильнее. Гребаная совесть… Я бы с радостью ее продал кому-нибудь по дешевке.
А Таська спокойно сопит, закинув на меня ногу, и не подозревая о том, что происходит у меня внутри. И я до дрожи надеюсь, что никогда не узнает.
Утром вскакиваю еще до будильника, потому что сил просто лежать нет. Я злой, невыспавшийся, дерганый, как пациент, сбежавший из клиники для душевнобольных. У меня внутри какая-то вязкая каша из обрывков мыслей и дурных эмоций. С женой нормально не разговариваю, она тоже встает не в духе и ведет себя, как нахохлившийся сердитый воробей. В итоге выходим из дома, и каждый угрюмо идет в своем направлении. Меня это просто вымораживает, но внутри нет резерва, чтобы стабилизировать ситуацию. Я в таком разобранном состоянии, что хочется выехать куда-нибудь за город, в лес и орать изо всей дури, до тех пор, пока голос не сорвется в хлам.
В офис прихожу, как всегда раньше всех. Включаю комп, проверяю почту, потом тупо смотрю в экран, не понимая ровным счетом ничего. Просто туплю, не в состоянии себя чем-то занять.
Когда уже это дебильное состояние пройдет? Все уже, накосячил, хрен ли теперь убиваться? Надо выгребать как-то, если не хочу, чтобы однажды жена задалась вопросом, с какого фига у меня такая кислая морда.
Потом начинают приходить сотрудники, и я как иголках жду того самого звука, который теперь для меня является синонимом проблем.
Я жду перестука змеиных каблуков, и когда улавливаю его среди потока другого гомона, подрываюсь с места.
Время мирных разговоров закончилось.
Алекса уже проходит в малую переговорную, которая в последние дни была ее рабочим кабинетом, и я врываюсь следом за ней.
— О, Максим Владимирович, здравствуйте. Я вот пришла документы собрать, чтобы на удаленку перейти, — змея встречает меня радостной улыбкой, — а как ваше ничего? Как спалось?
От такой запредельной наглости у меня красная пелена перед глазами.
— Что ты вчера устроила?
— Я? Ничего, — невозмутимо жмет плечами и продолжает собирать бумаги.
У меня срывает стоп-кран, поэтому подлетаю ближе, выдергиваю у нее из рук папку, вынуждая остановиться и посмотреть на меня.
— Для чего ты приперлась вчера в ресторан?
В зеленых с желтой поволокой глазах искреннее удивление:
— Я же сказала. Ждала подругу…
— Хватит заливать! — я срываюсь, переходя на рычание. Хватаю ее за руку и встряхиваю как безмозглую куклу, — какая на хрен подруга? Ты специально приперлась, чтобы помозолить глаза! И обертку эту вонючую специально в машине оставила!
— Оу, — беспечно хлопает глазами, — наверное, просто забыла.
— Просто забыла? — шиплю, склоняясь к ней ближе, — ты меня за идиота держишь?
Александра едва заметно улыбается, потом произносит абсолютно ровным тоном:
— Мне больно.
— Потерпишь, — отпихиваю от себя, не скрывая отвращения, — Я не понимаю, чего ты добиваешься, Алекса?
Она досадливо цыкает и растирает покрасневшее запястье. Молчит.
— Мы вроде все с тобой обсудили, и я был уверен, что до тебя дошло. Думал, что ты не дура, — цежу по слогам, — но видимо, ошибся. Поиграть решила? Или, может, роковой женщиной себя возомнила?
Красноволосая поправляет прическу и поднимает на меня прямой, как шпала, взгляд.
— Ну, роковая, не роковая, а женатые мужики вроде тебя из трусов выпрыгивают, чтобы познакомиться поближе. Правда некоторые потом блеют что-то из разряда: не знаю, как так вышло. И вообще я не я, и просто мимо проходил.
Вот, сука.
— Чего ты от меня хочешь?
Она подступает ближе, практически вплотную. Кладет ладони мне на плечи. Я даже сквозь плотную ткань костюма чувствую убийственный змеиный холод. Запах духов, обжигающе горький и настырный, раздражает горло.
— Чего я хочу, — задумчиво произносит она, смахивая невидимые пылинки с моей груди, — дай подумать…ммм…тебя?
У меня холодный пот по спине от того, что она так близко. Вымораживает. До тошноты.
— Я тебе прямым текстом сказал, что ты меня не интересуешь. Разовый перепихон вообще не имеет значения.
— Жене своей скажи об этом, — ухмыляется Алекса, — уверена, она тебя поддержит по этому вопросу.
Мне стоит огромного труда сдержать себя. Она бесит меня настолько, насколько это вообще возможно.
— Кстати, — Алекса отходит, неспешно ведя пальцем по поверхности стола, потом разворачивается и, уперевшись ладонями, усаживается на край, элегантно положив ногу на ногу, — посмотрела я вчера на нее вчера… Ну что я могу сказать… на троечку.
Сколько дают за убийство? Я готов рискнуть.
— Твоя тихоня и в подметки мне не годится. Скука смертная. Разве сам не видишь? — выжидающе смотрит на меня. Улыбается.
— Не смей упоминать мою жену, — цежу через силу.
— Почему бы и нет? Не чужие люди…
— Заткнись! — рявкаю так, что Алекса дергается и замолкает, — То, что на тебя один раз встал, не делает тебя особенной. Оно делает тебя одноразовой, местом слива. И если ты не заткнешься, и не прекратишь лезть на мою территорию – я вышвырну тебя из города, как дешевую, зарвавшуюся потаскуху.
Змея хищно прищуривается. Спрыгивает со стола:
— Тебя не учили, что девочек обижать нельзя?
— Не вижу здесь ни одной девочки. Собирай свои манатки и проваливай. Если через пять минут увижу тебя здесь – вызову охрану. Уяснила?
Хмыкает себе под нос, окатывает меня оценивающим взглядом и начинает собирать бумаги.
— Уяснила, Максим Владимирович. Не переживайте.