Она притягивает взгляд, и я ненавижу ее. Так же, как и хозяйку, которая неспешно вылезает с водительского
— Что за послания на ночь глядя? — срываюсь на первой же фразе.
— Прости. — Алекса миролюбиво поднимает руки, — это от избытка эмоций. Всю ночь колесила по городу, не могла остановиться. А поделится радостью не с кем.
— Пподелись с тем утырком, который забрал тебя со стройки.
Она как ни в чем не бывало улыбается:
— Не понимаю, о чем ты.
— Проваливай. Я свою часть сделки выполнил.
— Не пенитесь, Максим Владимирович. Я здесь по делу, — ныряет в салон и достает папку, — вот тут свела последние показатели. Здесь дополнительная информация от Елецкого.
Сует мне в руки бумажки.
— Он почему-то был очень недоволен моей работой, — беспечно усмехается, — и просил передать, что Антон сегодня утром вылетает, чтобы меня сменить.
Как своевременно…
— Еще настоятельно рекомендовал извиниться за доставленные неудобства. Так что Максим Владимирович простите если чем обидела.
— Издеваешься? — глухо цежу сквозь зубы
— Что вы, как можно? Кстати, если вам интересно, веру Андреевну утром выписали. Я посадила ее на поезд, потому что летать одна она боится. Так что все. Дела сделала, о результатах отчиталась, могу уезжать.
Разговаривает так, будто между нами ничего не было кроме рабочих отношений, будто не загоняла нас в западню и не выкручивала нервы, с упоением наматывая их на кулак.
— Проваливай
— Неужели даже не обнимемся на прощание?
Я едва держусь, чтобы не начать рычать.
Александра разводит руками:
— Ну нет, так нет. Не очень-то и хотелось.
Давай! Садись уже в свою новую тачку и вали нахрен из города и из моей жизни.
Она неспешно открывается дверцу:
— Кстати, ты бы успокоительного что ли попил…А то выглядишь хреново, — продолжает доводить, — и кофе поменьше, и чая крепкого.
— Вали.
— Спокойнее надо быть, Максим Владимирович, спокойнее.
Садится в салон, элегантно подбирая свои длинные ноги на неизменных шпильках.
Опускает зеркальце, чтобы проверить макияж, пристегивается и, напоследок махнув мне рукой, плавно выкатывает со стоянки.
Я надеюсь, что больше никогда ее не увижу. Плетусь обратно в офис, как в тумане. Потом отправляю звоню Стефу, чтобы сообщить, что змея уползла к себе в нору.
Ответ не внушает оптимизма.
Единственное, что говорит Стеф в ответ на мой отчет:
— Не расслабляйся.
Он не верит, что это конец, и я, кажется, тоже. Слишком простая развязка для такого продуманного развода. Должно быть что-то еще. Очередной звездец, после которого снесет оставшиеся руины.
Я сам не свой.
Нервы, как оголенные провода.
Изматывающаяся усталость, головная боль, трясущиеся руки — все это долбит с убийственной монотонностью. Я уже готов купить пачку снотворного, чтобы закинуть в себя целую горсть и наконец проспаться.
Правду говорят, что меньше знаешь, крепче спишь. Я вот знаю наверняка, что скотина, и одно это напрочь лишает меня права спокойно смотреть сны. Не заслужил я спокойствия. Не достоин.
Пусть лучше меня так ломает, чем Таську.
Мне отчаянно хочется уберечь ее от боли, которую сам же и причиню. И что-то подсказывает, что времени у нас почти не осталось.
Чтобы хоть как-то отвлечься я лезу на сайт барахолки и смотрю подержанные машины. Ищу ту самую ржаво-бежевую, в какой-то дебильной надежде, что вот-вот и наткнусь на нее, что с той стороны идиоты, которые запросто проколются на таких мелочах.
Конечно же, этого не происходит. В продаже почти нет старых шестерок, а поносно-бежевых и подавно.
В раздражении захлопываю все вкладки и ныряю в телефон. Стеф ничего не присылал, по работе тоже ничего нет, Таська молчит, а Алекса… у Алексы пропадает фотография на аватаре, и нет и следов нашей переписки, даже тех сообщений по работе, которыми мы обменивались поначалу. Все пусто.
Одолеваемый дурными предчувствиями, я посылаю ей пару произвольных символов, но они не доставлены и выскакивает оповещение, что абонент не зарегистрирован в мессенджере
Я набираю ее, и неживой голос равнодушно сообщает:
— Номер не существует.
— Да какого хрена…
Набираю еще раз, но результат тот же.
Алексы нет, словно и никогда не было.
В срочном порядке звоню Стефу. Выслушав мой сбивчивый, переполненный матерными эпитетами рассказ, он выносит неутешительный вердикт: