— Ненормальная! — несется мне в спину.
Но мне плевать. Я бегу в туалет и с размаху склоняюсь над унитазом. Меня выворачивает жестко и беспощадно. Крутит так что, кажется, еще немного и выблюю собственные кишки вместе с легкими.
Из глаз ручьем бегут слезы. Я не могу сдержаться, не могу быть хладнокровной и достойно выдерживать такую мясорубку. Мне плохо.
Смываю и опустив крышку, сажусь на унитаз.
Реву, с каждым всхлипом все больше опускаясь на дно.
Вот и все, Тась. Вот и все… конец фейка под названием «счастливая семейная жизнь».
Я подаю на развод через онлайн сервис. Сидя в кабинке, слушая как у кого-то за тонкой перегородкой бодро льется. Идеальное место для неидеального расставания.
Глава 18
Максим
Это конец.
С каждой секундой все страшнее. Отказываюсь принимать, что между нами все закончилось. Еще надеюсь что-то исправить, как-то уговорить ее дать шанс, простить.
Но головой понимаю, что какие на хрен шансы? Какое прощение?
Все, что мог я в щепы разодрал, запав на Красноволосую, а потом добил остатки своим враньем, попытками выкрутиться, покупкой машины.
Какая дура простит такое? А Тася не дура. Она – лучшее, что со мной случалось, и самая большая потеря в жизни.
Сколько бы я ни дергался, сколько бы ни пытался найти нужные слова, чтобы смягчить ее, факт остается фактом.
Предатель. И причины не важны. Точка.
Я пытаюсь ее перехватить, но выскочив из моего кабинета, она словно проваливается сквозь землю. На звонки не отвечает. На письма тем более.
Нет ее. Больше нет.
Зато мне приходит уведомление от онлайн-портала услуг. Заявление о разводе, которое я должен подтвердить.
Удаляю. Но спустя минуту приходит новое.
А еще сообщение:
Не мучай меня, Кирсанов. Не заставляй бороться с тобой. Ты противен мне.
Я противен сам себе и не знаю, что делать дальше.
Сердце рвется к ней, усталые вздрюченные мозги обреченно твердят, что уже поздно. Она не из тех, кто прощает, и никогда не скрывала этого. И я, дурак, никогда не парился по этому поводу, потому что был уверен в нас, в себе. А потом случилась Красноволосая Змея и все пошло по одному месту. Так стремительно и метко, что я ничего не понял и не смог остановиться.
Снова ей звоню, но Тася больше недоступна. Механический голос сообщает о том, что она не в сети.
Я не знаю куда бежать и что делать. Все, что мог уже просрал.
На ночь она тоже не приходит. Ограничивается лишь скупым посланием:
Останусь у Марины. Не лезь ко мне!
И я один слоняюсь по пустой квартире. Хочу сорваться к ней, но понимаю, что она даже не выйдет. Не станет говорить, не станет смотреть. Я понимаю, что ей больно находится рядом со мной, но разве у меня есть право отступить?
Она ведь уйдет. Исчезнет из моей жизни, словно ее и не было.
Поэтому еду на другой конец города, к Марининому дому, и полночи смотрю на окна. Тася здесь, я ее чувствую, и одновременно с этим подыхаю от невозможности приблизиться.
Она меня больше не подпустит. Никогда.
Уезжай, Кирсанов. Я не хочу тебя видеть. — приходит после того, как я снова пытаюсь дозвониться.
Тась, скажи, что я могу сделать?
Подпиши заявление и оставь меня в покое.
Нет
Значит, до встречи в суде.
Я не сомневаюсь в серьезности ее слов, сопротивляюсь всеми силами, но уже понимаю, что она не останется со мной. Шансов нет.
Утро встречает меня все там же. Под окнами чужого дома.
Я чувствую себя, как вареный кусок говна. Сил нет. Очередная бессонная ночь, состоящая из обрывков беспамятства.
Разобран, разломлен, обесточен.
Мне больше некуда идти и не к кому. Я ничего не хочу.
Поэтому продолжаю сидеть, сложив руки на руле и, уставившись угрюмым взглядом, на парадную дверь.
Где-то там моя пока еще жена. Ей плохо, больно и в этом виноват только я.
Моя вина! И от этого хочется сдохнуть. Только кому от этого лучше станет? Никому…
Я уже собираюсь уехать. Завожу двигатель и плавно жму на педаль газа, скатываясь с удобного места, но в этот момент на крыльцо выходит Тася.
Бью по тормозам, дернувшись так, что едва не втыкаюсь носом в руль. Ремни безопасности недовольно щелкают, с силой вдавливаясь в грудь.
— Тась, — шепчу.
Она останавливается, будто слышит мой убогий писк. Оборачивается. Лицо закрывают большие солнечные очки, но взгляд пробивает насквозь, и в нем нет того тепла, что было прежде.
Опускаю боковое:
— Садись. Подвезу.