Оливия с облегчением выдохнула; казалось, она внезапно обрела способность дышать, после того как всю жизнь сдерживала дыхание… ожидая его.
Она еще не выезжала в свет. Ей предстояло дебютировать в следующем году. Вообще-то предполагалось, что такое важное событие вызовет в свете много шуму и соберет вокруг нее толпу поклонников. И она с огромным удовольствием фантазировала на эту тему. Разумеется, ей было известно все, что говорили о Лайоне Редмонде, и она была склонна всему этому верить. Говорили, например, что по бальному залу пробегал шепоток, когда он входил. И якобы можно было узнать о его прибытии по легкому ветерку, поднятому взмахами вееров и женских ресниц. И, конечно же, все дамы смотрели в его сторону, надеясь поймать его взгляд. А молодые люди тотчас же приосанивались – но все равно в них не было того, что так привлекало в Лайоне: он отличался великолепным самообладанием, неповторимой элегантностью и дерзким высокомерием, вызывавшим благоговейный трепет. Кроме того, он был на редкость находчив – всегда знал, кому и что сказать.
Но теперь, когда одна его рука лежала на ее талии, а другая сжимала ладонь, они оба молчали, и что-то в его молчании порождало у Оливии довольно странные мысли… например о том, что его высокомерие всего лишь маскировка, прикрытие. Возможно, он таким образом скрывал свою неуверенность… И теперь им оставалось лишь одно – вальсировать по залу под изумленными взглядами окружающих. Ей очень хотелось надеяться, что среди них не было кого-то из ее братьев: обычно они сами повергали в шок всех окружающих. Но родителей сегодня здесь точно не было. Они, ясное дело, полагали, что нет ничего безобиднее рождественского бала в Пеннироял-Грин. И, конечно же, они были уверены, что их дочь Оливия никогда не сделает ничего предосудительного.
Лайон Редмонд был намного выше ее, но если он опустит голову, а она встанет на цыпочки, то их губы, по ее расчетам, соприкоснутся. Подобная мысль никогда не приходила ей в голову, но вот сейчас…
Сейчас, едва лишь она подумала об этом, по телу ее прокатилась волна жара.
Его прекрасное лицо было словно создано для того, чтобы заставлять женские сердца чутко биться. И стоило лишь взглянуть на него, сразу же возникало странное ощущение: казалось, что оказываешься где-то на огромной высоте – возможно, на самом Олимпе.
Он и впрямь был на удивление красив и волнующе мужествен, но в его теплых синих глазах было заметно смущение…
Внезапно он нарушил молчание и проговорил:
– Мне только что пришло в голову, что я, возможно, склонил вас к побегу, мисс Эверси. Этот вальс был уже кому-то обещан?
– Разумеется, был, но я незамедлительно извинюсь перед этим джентльменом, – беспечно ответила Оливия.
– Вы сказали… «незамедлительно»? – Он усмехнулся. – Не тот ли это джентльмен, что так сердито смотрит на нас? Я видел, как он насупился, когда мы миновали его.
– Это, должно быть, лорд Камберсмит. Если вы имеете в виду его, то да, вы правы.
– Боже мой, это же Мямля! Я не узнал его в костюме взрослого.
Лайон убрал руку с ее талии и весело помахал знакомцу. И Мямля непроизвольно замахал в ответ. Потом вдруг сообразил, что делает, и, опустив руку, снова насупился.
– Я раньше ходил на рыбалку с его старшим братом. Думаете, он вызовет меня на дуэль?
– И вы сразу его пристрелите?
– Постараюсь избежать этого, – ответил Лайон с притворным сожалением. – Но дело в том, что я никогда не промахиваюсь. А мне бы очень не хотелось испортить его взрослый костюм. Ведь он, судя по всему, совсем недавно облачился в него.
Оливия весело улыбнулась. Они оба отличались безмерным эгоизмом, но их это, похоже, ничуть не заботило в данный момент. Сейчас во всем мире существовали только они двое.
– Ну, он не вправе вас вызвать. В любом случае он не сделает этого. Я знаю его почти с рождения. И у него нет на меня никаких притязаний.
– А у кого есть?
Вопрос был довольно бестактный, но все же Оливия ответила:
– Ни у кого.
В следующее мгновение она поняла, что Лайон своим вопросом только что заявил о своих притязаниях на нее, какое-то время обдумывала сложившуюся ситуацию, потом спросила:
– А вы, мистер Редмонд? Вы уже разочаровали какую-нибудь молодую даму?
– Вероятно, несколько дюжин. На каждом балу танцуют лишь ограниченное число вальсов.
Это было сказано с такой высокомерной самоуверенностью, что Оливия рассмеялась, а он улыбался, глядя ей в глаза.
Внезапно его улыбка поблекла, и он с некоторым смущением пробормотал:
– Я хочу извиниться перед Мямлей. И, кажется, должен попросить так же прощения у вас. Не могу вспомнить, когда последний раз вел себя с такой вопиющей развязностью. Просто я… Мне показалось, что я во что бы то ни стало должен добраться до вас, прежде чем вы исчезнете.