ГЛАВА 4.
– Впустишь? – спросил у напуганной моим визитом девушки.
– Зачем ты пришёл? – отвечает Эмма.
– Сам не знаю, – честно отвечаю глядя прямо в глаза, – захотелось спрятаться от всех и побыть немного одному. – на лице девушки читалось недопонимание и я добавил, – Раньше я искал покоя в твоём муже, только он мог вернуть мое душевное равновесие.
Эти слова подействовали на неё как шифр от замка. Эмма отошла в сторонку, молча приглашая меня внутрь. Прохожу. По старинке снимаю обувь. Она достаёт для меня тапочки и, также молча, уходит в другую комнату, оставляя меня одного.
Тишина. То, зачем я пришёл в этот дом.
Прохожу в гостиную, смотрю по сторонам, пытаясь угадать что-то из старого прошлого. Эта квартира была нашей братской берлогой холостяков. Сейчас в ней все абсолютно по – другому. Тёплая, уютная, тихая атмосфера обволакивает. Проникает в меня вместе с воздухом, которым я дышу. Подхожу к дивану и плюхаюсь на него. Закрываю глаза и стараюсь хотя бы ненадолго ни о чем не думать.
В тот момент, когда голова опустошается, я, словно в трансе, сижу и чувствую себя оболочкой без души; человеком без чувств и чистых эмоций; человеком беспомощным и никому не нужным. Разума касается странный шум. Тонкий детский голосок, точнее плач. Открываю глаза пытаясь понять.
«Я, правда, слышу детский плач?»
Звук повторяется, а за ним нежный голос Эммы, что ласково успокаивает младенца.
Встаю и, словно заворожённый, иду на голоса. Дохожу до спальни, но стою возле приоткрытой двери. Эмма играет с малышом, который лежит на кровати, переменно, то плачет, то умолкает на голос матери.
Бесцеремонно и без спроса вхожу в комнату. Как загипнотизированный подхожу к кровати. Ребёнок, заметив меня, любопытно разглядывает. На его лице застывает полу улыбка, затем и вовсе малыш улыбается и начинает как-то по- детски агу-кая, общаться именно со мной. Эмма поворачивается и удивлённо говорит:
– Обычно он плачет при виде посторонних людей.
Опускаюсь на колени, словно мальчик, лежавший на кровати – моя Медина. Я готов заплакать. Я не застал брата живым, но смог увидеть чудо, оставшееся после него. Хочу взять его на руки, и в тоже время боюсь навредить. Тянусь к нему и не решаюсь коснуться. Малыш продолжает изучать меня и весело о чём-то говорит.
– Хочешь взять? – спрашивает Эмма.
– Можно? – спрашиваю в ответ.
– Конечно. Садись на кровать, я подам его тебе.
Забираюсь на постель, устраиваюсь поудобнее. Она кладёт ребёнка мне на грудь. Малыш, как ни в чем не бывало, продолжает свои веселые рассказы, а затем, успокоившись, кладёт палец в рот и замолкает. Смотрю на него, чувствую, как маленькое сердечко бьется внутри, согревая меня, вселяя надежду на то, что эта жизнь ещё чего-то стоит. Смотрю на Эмму – девушка, наблюдая за нами, просто улыбается. В уголках глаз застыли слезы, но она часто моргает, стараясь их отогнать.
– Как назвала?
– Алан, – отвечает, прочистив горло. – Так хотел Адам.
Хочу много чего сказать, но все слова застывают в горле, когда Алан сладко зевает и закрывает глазки, собираясь спать. Из груди вырывается глухой смех. Впервые в жизни держу ребёнка на руках, и он засыпает.
– Я возьму? – Эмми тянет руки к малышу. – Уложу его и будем пить с тобой чай.
– А по крепче нет ничего? – шучу я, наблюдая за тем, как она заботливо забирает у меня малыша и кладёт его в детскую кроватку.
– Адам не пил, я тоже, – отвечает она, – поэтому только чай.
– Адам не пил? Мы об одном человеке сейчас говорим? Ты шутишь? – встаю, поправляю за собой вмятину на кровати и иду к выходу.
Проходя мимо девушки, вижу тень грусти на её лице, но она быстро прячется за волосами. Может не я один такой, полный мыслей и пустой в душе? Стоит ли пытаться с ней говорить и разгрузить немного эту светлую голову?
– Не хочешь поговорить? – выбираю вариант «спросить» чем «гадать».
– Можешь поставить чайник? – спрашивает она, а я понимаю намёк на то, чтобы я ушёл из комнаты.
Ну ладно. Она вернёт своё душевное равновесие, а я пока подумаю – как подобраться к ней ближе. Конечно, мне не стоит особо сближаться тут с кем либо. Пройдёт немного времени, и я уеду в Москву. В ещё более запутанную жизнь: к новым заботам, к «жене», о которой я пока даже думать боюсь.