Он лежал один на смятых простынях, в окно светило заходящее солнце. Борис вспомнил, где он, что произошло, и умиротворенно откинулся на подушки. Открылась дверь, и в комнату вошла женщина. Его женщина. Та, которую он так долго искал.
«Она все время была рядом, где были мои глаза, черт возьми», – подумал он.
Женщина была в пушистом купальном халате, она вытирала мокрые волосы и улыбалась. Борис прикрыл глаза и стал наблюдать за ней. Женщина присела перед зеркалом, включила фен. Стойков залюбовался ее плавными движениями, ее грацией и впервые за долгие годы почувствовал себя счастливым.
Ирина быстро наложила косметику, ловко орудуя изящными кисточками и карандашами. Затем она прошла к шкафчику, выбрала одежду и, сняв халат, бросила его на спинку стула. Солнце, отразившись в зеркале, позолотило ее фигуру, выделив на загорелом теле белые полоски.
– Я буду тебя ваять, – не выдержал Борис, – я буду ваять тебя одну всю свою жизнь!
– Ой, – оглянулась Ирина и, прикрывшись руками, спряталась за дверцу шкафчика, – нехорошо подглядывать, – сказала она, поспешно надевая ажурное белье.
– Хорошо, – не согласился Борис, – очень хорошо! Я создам цикл скульптурных портретов. Я назову его просто: «Женщина»!
– Вот так просто: «Женщина»? – улыбнулась она.
– Да!
– Или «Очередная женщина»?
– «Женщина» с тремя восклицательными знаками! Или «Моя Женщина», или «Единственная Женщина». Но женщина – с большой буквы! И я каждый день буду дарить тебе цветы и читать стихи! А куда ты собираешься? – вдруг забеспокоился он.
– Дорогой мой, мне надо и в конторе показаться. Не все гении от природы, кому-то надо и работать.
Борис помолчал. Потом встал и начал одеваться.
– Я с тобой.
– Зачем? – повернулась к нему Ирина.
– Я не могу с тобой расстаться.
– А ты не хочешь устроиться к нам на постоянную работу?
– Если возьмете. Только не консультантом. – Он запрыгал на одной ноге, натягивая брюки. – Может, в этом что-то есть: нормальный рабочий день, фиксированная зарплата.
– А-а, надоела богемная жизнь.
– Ух, как надоела, – подтвердил Борис.
При появлении Ирины из-за столика секретарши поднялась симпатичная девушка.
– Вам звонили из отдела проводки изделий. Просили передать, что все в порядке, дальше изделия поведут по легенде «бизнесмен» и «банкир».
– Хорошо. Сделай кофе. – Ирина открыла дверь, пропуская гостя. – Заходи.
– Какой у тебя удобный диван. – Борис уселся, раскинув руки. – Я только сейчас заметил. Иди ко мне.
– Ты с ума сошел. Секретарша может войти.
– Симпатичная девочка, – небрежно заметил Борис, – тоже «барби»?
– Нет, натуральная.
– Интересное лицо. Необычное и такое свежее.
Ирина промолчала, устраиваясь за столом.
– Как тебе место начальника дизайнерской группы? – спросила она.
– Пойдет. Может, удастся вложить в ваши «изделия» чуточку человечности.
– Если только с точки зрения анатомии. Матрицу ментальности утвердили на совете директоров, и менять ее никто не будет.
В дверь постучали, вошла секретарша с подносом, расставила на столе чашки и, опустив глаза, вышла из кабинета. Стойков, прищурившись, проводил ее взглядом.
– М-м… кофе неплохой, зря ты на нее жаловалась.
– Она для тебя постаралась, – улыбнулась Ирина. – Не хочешь познакомиться с работой?
– Можно.
– Очень хорошо. Сейчас я вызову кого-нибудь из дизайнеров, они тебе все объяснят.
Генеральный директор «Доллз» привстал при ее появлении.
– Прошу вас, присаживайтесь. Итак, все в порядке?
– Да, с понедельника он приступает к работе, – ответила Ирина, удобно располагаясь в кресле, – надеюсь, вы понимаете, мне нелегко было его уговорить. Творческая личность, полная непредсказуемость поступков. Кажется, мне полагается повышение оклада?
– Видите ли, – помялся директор, – я, конечно, помню нашу договоренность, но финансовые трудности…
– Которые меня не интересуют.
– Ну-у, если только за счет младшего персонала, – нерешительно протянул директор.
– Мне плевать, за чей счет, – сказала Ирина, поднимаясь и направляясь к двери. – И еще: мне нужна новая секретарша. Либо пожилая, либо тусклая серая мышка.
– Позвольте, а эту куда?
Она остановилась у двери, медленно обернулась и, сузив глаза, посмотрела на директора.
– Уволить на хер!
– А формулировка? – опешил генеральный директор.
– Кофе варить не умеет. – Захлопнув дверь, Ирина постояла, кривя губы. – Господи, с кем приходится работать! Одни дебилы кругом.
По дороге домой Ирина слушала, как Борис строит планы дальнейшей жизни, поддакивая и кивая в нужных местах.
«Много ли мужикам надо, – думала она. – Погладить, приласкать иногда. Заглянуть в глаза и сказать: боже, какой ты умный. Все! Лепи из них, ваяй, что пожелаешь! И зачем тебе знать, дорогой, что матрицу ментальности, внедренную в «Ингу» и «Елену», сняли с меня. Сняли, разделили поровну между каждой куклой и пустили их в мир. Живите, девочки, вы стандартные».
Стойков глядел на ее нежное прекрасное лицо и счастливо улыбался.
Ринат Мусин
Русская медведица
У ее соперницы – желто-зеленые глаза. Кроме этих холодных глаз есть еще вытянутая лошадиная морда; черный, гладкий пучок волос на затылке; желтая, изъеденная угрями кожа. Но это не важно, ведь Инна выглядит гораздо хуже. Свои изъяны всегда кажутся более значительными. Но сегодня две женщины вышли на ковер не для того, чтобы хвастаться красотой. Инна скрипнула зубами от негодования. Эта желтозадая Пу Ян хочет отобрать у нее Юру. Наверняка, без сомнения. Этого нельзя допустить, нельзя ни в коем случае. За те мгновения, что остались до схватки, пока маленький пожилой судья не взмахнул рукой, Инна взвинтила себя до черного бешенства. Это никак не отразилось на ее лице, только нижняя губа чуть дрогнула, выпуская изо рта глухой, на грани слышимости, звук. Обычный человек, в отличие от спортсмена, не способен понять, чем вызвано его беспокойство, ему кажется, что чуть подрагивает пол под ногами, что откуда-то грозит опасность и возникает неодолимое желание затравленно оглянуться по сторонам.
Китаянка еще ниже опустила голову. Краешек ее губ тоже дрогнул, и до Инны донеслось сдавленное звериное дыхание. Ничего женственного и человеческого – в схватке не до этого. Кажется, что не до этого… Маленький человечек махнул рукой перед глазами, и Инна вошла в «бросок». Это был единственный прием, который она знала в совершенстве, и от него не было спасения.
На самом деле опытный, маститый борец пользуется всего лишь тремя или четырьмя приемами. Их он знает до мелочей, и вся схватка иногда есть только поиск подходящей позиции, чтобы провести тот самый, «коронный»… А Инна была мастером. Она знала множество бросков, блоков, приемов и контрприемов, захватов, заломов в стойке или в партере, но лучше всего у нее получался «бросок». Полный ярости и бешенства, неостановимый нажим на соперницу, когда руки опережают мысли, когда на каждое движение противницы есть ответ, атака – только атака, на злобе, на превосходстве в физической силе, на чувстве, что называлось любовью…
Соперница не поддалась. Мало того, она вцепилась в Инну дикой кошкой и отступала только для того, чтобы выбить из равновесия. Инна почувствовала, как по коже пробежали мурашки. Эта Пу и в самом деле хочет их разлучить! Инне показалось, что пальцы на руках твердеют, превращаясь в когти, а на гладкой коже начинают прорастать твердые жесткие волосы. Медведица внутри ее взревела и усилила нажим. Тигрица внутри китаянки не поддалась.
…Инна поздно научилась говорить. Все ее сверстники в детском саду уже запросто болтали, и только она – толстая и некрасивая – мычала, пытаясь отобрать понравившуюся игрушку. За это ее не любили. Родители специально натравливали детей на «уродину», а молодая, неопытная воспитательница как будто ничего не замечала. Самое страшное – это стало привычкой. Жестокость и грубость вошли в маленькое тельце и больше не желали отпускать. Она теперь даже не мычала, а просто подходила и вырывала игрушку из слабых ручонок, а когда мальчишки начинали ее бить, давала сдачи, ловко орудуя кулачками. Потом на собственном опыте убедилась, что в одиночку каждый человек слаб. Поэтому бросалась внезапно на любого, кто отбился от «стаи». Инна научилась действовать быстро, до того как к истязаемому придет помощь. Она, пользуясь тем, что принадлежит к «слабой» половине человечества, не стеснялась драть волосы, бить в пах и добивать лежачего.