– Сочувствую, – сквозь зубы процедил Жан, не убирая занесенного кулака.
– Так оцени и проникнись мужеством прекрасной женщины, готовой принести себя в жертву ради торжества человеческого естества над расчетливым унылым разумом. Видит Бог! Ей было трудно решиться на такой отчаянный шаг, но чувство долга перед обществом и любовь к людям превысили врожденную скромность и страх сомнений. И я считаю, наша обязанность, и даже священный долг, – облегчить и скрасить ей тяжкое бремя возложенной миссии…
– Стоп, стоп! – прервал меня Жан, чуть успокоившись и выпустив мой воротник. – Врешь ты складно, но теперь сверни красноречие в трубочку и объясни попросту: коего хрена именно я-то вам сдался? У вас тут что, своих мужиков нет?
Клюнул. Самое время подсекать.
– Твоя профессия окружена стойким ореолом романтики, – заявил я. – Приятель, во все времена женщин привлекают крепкие мужчины в военной, и особенно в летной, форме. Прикинь сам: нашей застенчивой актрисе в любом случае придется – ох, придется! – подвергнуться тяжкому моральному переживанию. Так с кем ей будет проще и комфортнее разделить это испытание? Разве с каким-нибудь рыхлым гражданским? Разве с каким-нибудь субтильным лаборантишкой, согласившимся на участие не по суровому велению мужественной души, а ради жалких премиальных иль вовсе для удовлетворения гнусной похоти? А?
– Так. Общую идею я вроде уловил. Вот только не уверен, смогу ли…
– О… – весьма натурально смутился я. – Неловко вышло, прости, не знал… правда. Если у тебя проблемы по этой части, извини, мне очень жаль.
– Нет у меня никаких проблем! – резво встрепенулся Жан. – Я имел в виду, как посмотрит мое командование на этакий перфоманс.
Ишь ты, какое он слово знает, – подивился я и поспешил успокоить героя:
– Отставить тревогу! Мы не станем указывать тебя в титрах. Так что? По рукам?
– Надо подумать, – замялся лейтенант. – А она… ну, симпатичная?
Я вспомнил светлый образ Вероники и временно потерял контроль над выражением лица. Этого оказалось достаточно, чтобы наша маленькая, но отнюдь не скромная команда пополнилась актером.
В лабораторию… бр-р-р, в студию Шульца я летел на крыльях победы и вдохновения. Мне не терпелось похвастаться успехами.
Там я застал Леночку – вторую из претенденток на роль. Она в длинном черном платье сидела на стуле и угощалась контрабандной сигаретой моего оператора. Сам Шульц увивался вокруг нее с ручной камерой, ловя выгодные ракурсы.
– Здравствуйте, Игорь, – прощебетала девушка и смущенно поднялась мне навстречу, – а мы вас ждали. Ну, я не буду мешать, пойду перекушу. Хорошо?
– Да, да, – кивнул оператор. – Как твои успехи, Игорь?
– Прекрасно! – отозвался я. – Сценарий готов, и я нашел актера.
– Вот как? – удивился Шульц. – Хм, хм. Ну что же… Пусть так. Хотя я, признаться, думал, что ты сам… А, ладно. И кто он?
Я в красках принялся описывать свои утренние приключения.
– Жан и Вероника, – ухмыльнулся Шульц, – даже псевдонимов не надо.
– Мой лейтенант артачился едва ли не с полчаса и даже порывался отредактировать мне внешность лица. Почему твои девушки так живо согласились, да еще все разом?
– Мужчины стеснительны, Игорь, – усмехнулся Шульц, – зачастую они боятся выглядеть смешно. Женщины, напротив, нередко уверены в своей неотразимости и втайне, где-то очень глубоко в душе, мечтают блеснуть родными прелестями перед благодарной публикой. Ведь согласись, что за тоска – держать в хорошей форме роскошное тело при весьма ограниченном доступе ценителей. Женщина – это актриса в первую очередь, порой ей необходимы овации.
– Вот только уж больно жанр у нас специфический.
– Тем острее интерес, вероятно. Когда-то давно одна моя хорошая знакомая… хм, регулярно одалживала у меня мини-камеры, вот такие примерно. – Шульц вытащил из нагрудного кармана фитюльку с прозрачными крылышками, чуть крупнее мухи. – И вела домашнюю хронику своих эротических приключений. И как же неподдельно было ее горе, когда этот архив оказался по несчастной случайности доступен к просмотру широкой публике. О, как она страдала, как пунцовы были ее щечки!
– Да, неловко вышло.
– Неловко?! – рассмеялся Шульц. – Да мне известно наверняка, что она сама выпустила этот доморощенный шедевр в свет. В этом нет никаких сомнений!
Часам к трем явилась Вероника, серьезная и пахнущая вереском. Вернулась из кафе Лена, и почти сразу за ней в студию решительно вошел Жан Ферье, блистательный и мрачный. Вероятно, он воспринял мои слова слишком буквально, поскольку явился при полном параде, в новенькой индиговой форме с пурпурными наградными цепями и орденскими планками.
Я представил Жана всей компании.
Мои актеры наконец увидели друг друга и некстати смутились. Чтобы сгладить неловкость, я живо перешел на деловой тон и раздал всем присутствующим сценарий.
Знакомство со сценарием далось им нелегко. Лена смущенно хихикала, а Вероника несколько раз опускала текст на колени и одаривала меня взглядом, полным немого укора. Я виновато багровел. Шульц читал быстро, морщился и оставлял метки на полях. Но первым выразил свое мнение Жан:
– Задорно написано, – осипшим голосом выдохнул он, – но три последних абзаца – это уже силовая акробатика, я просто не потяну. Боюсь уронить.
– Пожалуй, – волшебным голосом поддержала его наша звезда Вероника и светло улыбнулась, – это слишком опасно.
– Убираем три последних, – это уже Шульц. – А вступление я предлагаю сделать такое…
Вот что за народ! Не успеешь написать шедевр, как тут же находится куча специалистов, которые знают, как надо было сделать лучше. В мой сценарий эти порнокритики вцепились как шакалы и принялись рвать его по живому.
Но обсуждение текло живо и даже весело. Актеры расслабились. Ближе к вечеру наша шайка сблизилась ровно настолько, чтобы не терзаться попусту сомнительными метаниями душ. Жан растаял, сбросил китель и проявился во всей красе своего темперамента, приправленного длительным воздержанием. Он даже принялся чертить какие-то схематичные изображения.
Касательно трех последних абзацев у меня была ошеломительная идея, но я оставил ее при себе ради сохранения какой-никакой, но интриги. В конце-то концов, мы же собирались снять космическое по… пособие.
– Я бы очень попросил всех хорошо выспаться, – сказал Шульц напоследок. – Завтра делаем фильм.
На станции из-за моратория снимать было нельзя. Поэтому нам предоставили малый грузовой челнок «Юркий», на котором в естественных декорациях и должно было сотвориться волшебство, скрещенье рук, скрещенье ног… и что-то там про башмачки и свечи.
На съемки шли, как на битву. Строгий Шульц, отчего-то внушающий обеим девушкам странное доверие, помимо аппаратуры принес аптечку и огнетушитель. Настоящий красный огнетушитель, каких, я думал, в природе уже не осталось.
– Зачем? – хором удивились мы с Жаном.
– Для пикантности, – как всегда уклончиво заявил Шульц, любовно поглаживая глянцевый бочок огнетушителя.
– Уж больно здоровая хреновина… – засомневался я. – Как бы мы через эту твою пикантность актрису не утратили.
– А на этот случай у нас есть запасная!
Актриса основного состава насмешливо фыркнула, но на огнетушитель глянула с опаской и большим подозрением.
Отогнав челнок на положенные пятьсот километров от станции, я заметил, что ребята нервничают. Остекленевший взгляд Жана буравил пол, Вероника хмурилась и кусала губы, второй состав в лице Лены также не выглядел слишком весело, и только Шульц, мурлыча себе под нос нечто вроде: «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», – разворачивал аппаратуру. Он уже выпустил камеры, софиты и пару микрофонов, и те закружились по грузовому отсеку, приноравливаясь к помещению. Система настраивалась, отрабатывая взаимодействие модулей.
– Ну, за работу! – нарочито весело крикнул я. – Здесь надо все приукрасить, завесить шторами… Только постарайтесь не вспотеть, душа тут нет, только умывальник. У кого, кстати, мешок с тряпками? Ага, Жан, распаковывай. Лена, помоги мне, надо перенести в центр вон те пустые ящики, накрыть их одеялом и шелковой простыней – это будет сцена. Вероника, расставь свечи и вытащи из моей сумки пакет, только осторожно, там хрусталь. Шульц, ты молодец.