– Но-но… – ухмыльнулся Шульц. – Пока ты изволил дрыхнуть в пьяном виде, я много успел сделать. В том числе и посетил наших голубков, все честно им рассказал, чуть не получил от Жана по морде… два раза, кстати. И только потом заручился их полным прощением и письменным разрешением на использование материалов, правда, с некоторыми купюрами. Ну, что еще не так?
– Я им обоим такое выскажу за саботаж…
– Они улетели, Игорь, – быстро сказал Шульц и, вздохнув, добавил: – Извини.
Мне оставалось только кисло улыбнуться, прекратить нервные телодвижения и опуститься на стул.
Лена принесла кофе. Она осталась. Наверное, ей нравятся длинные мужские рубашки. Удивительно хороший кофе.
– Ты действительно очень коварный человек, Шульц, – наконец сказал я. – И, наверное, ты все правильно сделал. Но мне казалось, что мы снимаем этот фильм вместе.
– Конечно, вместе! Не обижайся, Игорь, просто пойми… Так уж исторически сложилось, что именно в порнофильмах оператор главнее режиссера.
О Веронике с тех пор я ничего не слышал. Они улетели на корвете Жана вдвоем и навсегда. Порой она мне снится, но наш фильм я так никогда и не смотрел.
Вадим Вознесенский
Змеиный Ирий
You‘ll find your bread and your butter
where you fake it
And put your face
in the gutter of a snake pit
Яромир всегда четко осознавал рассчитанный до крайнего такта момент начала, но происходящее затем разуму не поддавалось.
Взрыв продолжительностью миллион лет, мгновение, растянувшееся в космическую вечность. Яр понимал: объективно все продолжается минут десять-пятнадцать, но внутреннее время текло иначе. Душу срывало в галоп и распыляло выше границ Неба, а телесную оболочку, под вялый ритм трепыхающегося сердца, раз за разом сладостно выжимало до последней капли.
В одном пространстве-времени пульс подскакивал до двухсот ударов, в другом, между толчками крови, успевали родиться и погибнуть вселенные.
Психофизиологи называли это амплитудно-резонансной серией и даже разбирали производимый гипофизом коктейль на гормоны, но душа противилась химическим формулам. Душа растворялась в Ирии божественного единения.
Яромир расслабленно выдохнул, прекращая гипервентиляцию, сфокусировался на Ладе. Дрожащие ресницы, закушенная губа. Развязка миновала, но композиция нуждалась в послесловии. Яр дотронулся до соска, повел пальцем, повторяя границу ареолы, по спирали обрисовал безупречную грудь.
Лада чуть всхлипнула – пока не вернулась нормальная чувствительность, каждый миллиметр бархатистой кожи ощущался оголенным нервом. Тело вибрировало струной под скользящими пальцами, и до сознания Яромира тоже докатывались волны наслаждения и почти реальной боли.
Ниже, поцеловав на прощание пупок, еще ниже, готовя себя к новому резонансу, Яр неспешно, миллиметр за миллиметром, очертил в заветном месте восьмерку-бесконечность и легким касанием поставил финальную точку. Лада изогнулась, царапая шелк простыни, исступленно зашептала, приняла и поделилась экстазом, и Яромир тоже не смог удержать рычание-стон.
Он полежал, дожидаясь, пока Лада уснет. Еще слишком рано. Самому не спалось. Яр поднялся, плеснул в бокал янтарную жидкость – ничто приятнее не возвращает душу обратно в тело, чем армянский коньяк, – прошел, отклоняя зеленые ветви, до бассейна и опустился в горячий, одновременно бьющий ледяными струями водоворот. Снял венец-измеритель, оставив его прямо в воде, пригубил арбун, щелчком пальцев разбудил терминал – проекционные модули автоматически нацелились на Яра.
Прежде чем рассмотреть голограмму сформированного отчета, он с минуту наслаждался безумным контрастом снаружи и мягким теплом, разливающимся по пищеводу. Потом, изучая трехмерные срезы энцефалограмм и биометрии, порадовался – и пиковым значениям, и общей форме.
Отхлебнул еще коньяка, перелистал картинки с камер наблюдения, нашел Ладу, приблизил. Любоваться ею можно было бесконечно. Стройным, гибким телом – результатом тренировок и безупречной генетики, – идеальными чертами не запятнанного косметикой лица, струящимися каскадами русых волос.
Лада. В любви она умела быть неискушенной, но легко могла перехватить инициативу, причем так, что сам Яр ощущал себя сопливым мальчишкой.
Не зря постоянно дрался на турнирах, отстаивая право быть рядом с ней – а претендентов хватало. И не зря отказывался от борьбы за вторых, третьих женщин – в единении Лады не могло быть мало. И сам Яр тоже справлялся с ней без партнеров. Идиллия. Ирий.
Губы девушки шевельнулись.
Больше, чем просто подсматривание – Яр усилил чувствительность микрофонов. Когда души сливаются в божественном, что может скрыться за просто словами?
Сочные, вожделенные губы. Шепчут:
– О, как всегда…
Яромир довольно улыбнулся.
Данку вставило, когда она висела на «Столбе» Южной Ушбы. Над головой – нелегкий карниз, «Гильотина», а до полки внизу – веревки три. Примерно три, потому что семидесятиметровый кевларовый шнур Данка носила на себе только ради спусков. На подъемах принципиально обходилась минимумом снаряжения, включая отсутствие страховки и искусственных точек опоры. Неспортивно.
На другой стороне хребта без комплекта безопасности к горам не подпускали – здесь же подвергать риску бесценную для общества собственную жизнь пока не возбранялось. Каждый себе хозяин – зато никаких фиф, якорей, скальных присосок и даже фрикционных перчаток. Камень нужно чувствовать кожей, каждой порой – только тогда он поделится своей силой и слабостями.
К тому же в стене еще встречались старинные крючья и намертво вклиненные закладки. Данка как раз проверяла такой вот древний ржавый шлямбур, забитый в гранит не менее ста лет назад. Искала, во что прощелкнуть гамак – отдохнуть перед штурмом карниза. Шлямбур болтался, как… в общем, не внушал доверия.
И в таком уязвимом положении вдруг предательски оцепенели мышцы, мысли заволокло туманом. Данка ощутила резкий, непроизвольно сводящий бедра толчок в основании живота и горячую волну наслаждения. Не успела достигнуть пика первая – следующую. И еще, еще.
Опора ушла из-под ног, Данка повисла на одной руке, и машинально сделала то, что противоречило здравому смыслу – сунула указательный палец в ржавую проушину злосчастного шлямбура. Распределила вес на обе руки – боль в пальце частично вернула в реальность, хотя ноги все так же подчинялись совсем другим командам.
Так и зависла, распятая на вертикали, где-то на четырех тысячах выше уровня моря. Сбивчиво дыша, содрогалась всем телом, матеря в голос небесных и одновременно пытаясь прислушиваться к Горе. Ушба с миллионолетней выдержкой молчала, но внутри Данки бушевало так, что, казалось, вот-вот содрогнется и скала, обрушив на голову или камнепад, или ледник. Непроизвольное трение о стену добавляло пикантных ощущений.
Прошло где-то четверть часа, пока не начало отпускать. Странно, но за это время Данка ухитрилась набраться сил или как минимум злости. К черту препятствия, тем более – ну не вызывать же «бумеранг» спасов, стыда потом не оберешься.
И она рванула, вонзая ногти в камень и марая скалу кровоточащим пальцем. Вправо и вверх по нависающему камину, через каскад углов, вдавливая тело в почти зеркальный рельеф, сама не заметила, как прошла полверевки. Не сбавляя темпа, враскачку, на одном дыхании, победила отрицательный уклон метрового карниза и оказалась на комфортной полке.
Там устроилась, свесив ноги над пропастью, восстанавливаясь и кляня себя за дурацкий кураж. Тех, кто пытается покорять стену на рефлексах, рано или поздно обнаруживают в виде фрагментов мумий, вмерзших в ледник. Шкаф красавицы Ушбы насчитывал сотни полторы таких найденных и не найденных еще скелетов – в Данкины планы не входило прописаться в этом пантеоне.
Ушбу Данка мечтала пройти от и до, и пройти красиво, сложно. Подняться по «Столбу» на Южную, перейти по перемычке между вершинами на Северную и спуститься по «Зеркалу» северо-восточной стены. Причем – свободным лазанием, без веревок, включая спуск, и при этом непременно остаться живой.