Там второй заторчик, тоже недолгий, пока дежурный назначил лифт. И Хэл взмыл экспрессом в один скок на тридцатый этаж. Обычно, выйдя из лифта, он шел прямо к себе готовиться к первой лекции старшего курса, которую давали по трехмерке. Но нынче направился в деканат.
По дороге жутко захотелось курнуть, а в присутствии Ольвегссена насчет этого – ни-ни, и Хэл приостановился, закурил и с удовольствием затянулся приятным женьшеневым дымком. Как раз против входа в аудиторию первого курса, откуда доносились обрывки лекции Кеоки Джеремиэля Расмуссена:
– Первоначально слова «пука» и «пали» бытовали у общин полинезийцев, первонасельников Гавайских островов. Англоязычное население, которое колонизовало острова в более поздний период, заимствовало многие термины из языка гавайцев. И в числе наиболее употребительных – слово «пука», означающее нору или пещеру, и слово «пали», означающее утес.
Когда после Апокалиптической битвы американо-гавайцы заново заселили Северную Америку, эти два термина употреблялись в своем первоначальном смысле. Но в течение следующего полустолетия смысл этих двух слов изменился. «Пука» – так с очевидным пренебрежительным оттенком стали называть отдельные помещения, предназначенные для жилья у низших сословий. Впоследствии этот термин стали употреблять и сословия повыше. Если вы принадлежите к сословию иерархов, вашим местом обитания является «площадь»; если вы принадлежите к любому из остальных сословий, вашим местом обитания является «пука».
Словом «пали», то есть «утес», стали называть небоскребы или любые другие крупноразмерные здания. В отличие от слова «пука», слово «пали» сохранило и свое первоначальное значение.
Хэл докурил сигарету, бросил окурок в пепельницу и прошел через приемную прямо в кабинет декана. Там за столом восседал доктор-декан Боб Кафзаэль Ольвегссен собственной персоной.
По старшинству, Ольвегссен заговорил первым. У него был едва приметный исландский выговор.
– Алоха, Ярроу. Что у вас?
– Шалом, авва. Прошу прощения за явку без вызова. Но до отъезда есть необходимость обговорить несколько вопросов.
Ольвегссен, седовласый ученый муж средних лет (около семидесяти), нахмурился.
– Как так «до отъезда»?
Хэл вынул из чемоданчика письмо и подал Ольвегссену.
– При случае взгляните. Оберегая ваше драгоценное время, докладываю: получил предписание на производство срочного лингвистического дознания.
– Вы же предыдущее только-только кончили! – сказал Ольвегссен. – Как можно требовать с меня полноценной работы факультета во славу Госуцерквства и в то же время отвлекать персонал на ловлю ненормированной лексики!
– Вы уверены, что это не критиканство в адрес уриелитов? – не без жесткой нотки в голосе отозвался Хэл. Не от начальстволюбия (таковым не страдал) или стараний его изобразить – обязан был со своей стороны каленым железом выжечь подобный происк антиистиннизма.
Ольвегссен рыкнул:
– Абсолютно уверен. Я на это неспособен. Да как вы смели о таком подумать!
– Извините, авва, – сказал Хэл. – Даже в мысленных предначертаниях подобные намеки не посещают.
– Когда предписано отбыть? – спросил Ольвегссен.
– С первым же рейсом. Думаю, где-то в пределах часа.
– И когда вернетесь?
– Сигмен ведает. Как только закончу и сдам отчет.
– И немедленно ко мне.
– Еще раз прошу прощения, но не смогу. Моя СН к тому времени будет недозволительно просрочена, вынужден буду навести порядок вперед всех прочих дел. А на это уйдет не меньше нескольких часов.
Ольвегссен набычился и сказал:
– Кстати о вашей СН. Последняя вам не к лицу, Ярроу. Надеюсь, следующая будет получше. Иначе… Хэла бросило в жар, коленки дрогнули.
– Так точно, авва.
Собственный голос едва расслышал.
Ольвегссен соорудил флешь из пальцев и глянул на Ярроу сквозь амбразуру в воздвигнутой фортификации.
– Иначе, как ни жаль, я вынужден буду принять меры. Я не могу держать в своем штате человека с плохой СН. Боюсь, что я…
Ольвегссен надолго замолк. Хэл почувствовал, как взмокло под мышками, как бисеринками выступил пот на лбу и на верхней губе. Знал: Ольвегссен нарочно тянет время, – и ни о чем не хотел спрашивать. Не хотел доставить этому седовласому красавчику с «гимелом» на груди удовольствие послушать, каково он, Хэл, умильно поет. Но не дай Сигмен показаться безразличным! Будешь молчать, как пень, – поулыбается Ольвегссен, возьмет, да и уволит.