Его собственное клеймо, означающее «особое внимание» к выделенной таким образом душе.
Вот только он, хоть воскреси, не помнил как, кому и когда мог поставить такую метку.
И почему.
Вопросы-вопросы-вопросы. И ни одного ответа.
Владыка Ада вытянул коготь и вскрыл им Пространство. Выудил из образовавшейся щели Многомерного Слизня и отправил его в рот, от наслаждения зашевелив обеими парами ушей.
Вкусняшка!
Интерлюдия вторая
— Эй, гляди, никак, Хромой вернулся?
Один из троицы бредущих по улице бомжей остановился и указал рукой в переулок, из которого исходил тусклый свет.
— Кажись, и впрямь он. Ишь ты, огоньком разжился, — недовольно пробормотал бродяга, лицо которого было густо испещрено оспинами.
Его так и звали приятели: Ноздря.
— Может, поделится со старыми друзьями, огоньком-то?
— Давай спросим.
Разумеется, им нужно было вовсе не тепло от горящего в ржавой бочке пламени: бродяги прекрасно понимали, что в эту жаркую ночь греться у огня будет только идиот. А значит, скорее всего, их старый приятель готовит там ужин.
— Здорова, Хромой, — войдя в круг света, поздоровался Ноздря.
Бездомный, стоявший у бочки, в которой трепыхались языки пламени, прищурился.
Нет, не потому что ему было плохо видно, напротив: с некоторых пор он прекрасно видел в темноте. Просто он узнал лица тех, кто заявился на свет его костра. И вспомнил неприятные обстоятельства их последней встречи с «друзьями».
— Что, своих не узнаешь? — недовольно прошипел другой бродяга, — Или крысятину зажал старым друзьям?
Хромой тяжело вздохнул. Делиться с приблудными бездомными ему действительно не хотелось. Но говорить об этом он не стал: мало ли, как эта троица отреагирует на отказ? Ни сил, ни желания на драку совершенно не было.
Поэтому бродяга пожал плечами и тихо согласился:
— Почему бы и не поделиться со старыми друзьями?
Он сунул руку в огонь и перемешал угли, вынуждая пламя взвиться с удвоенной силой.
— Это как же оно так? — попятился Ноздря, который стоял ближе всех к бочке и прекрасно видел, что Хромой сделал это голой рукой.
Прямо так и хватал горящие угли, и даже не поморщился при этом.
— Подождете немного, пока я и на вас приготовлю? — спокойно поинтересовался Хромой, вытирая испачканную руку о край своего странного одеяния.
Похожего не то на монашескую рясу, не то на балахон какого-то сектанта. Правда, правый рукав у нее полностью отсутствовал. Благодаря чему бродяги смогли рассмотреть новое украшение своего давнего приятеля:
— Забавная татуировочка. Когда успел? — подал голос бродяга, который откликался на прозвище «Кокс».
При том, что сам он был черным. В смысле афроамериканцем.
Тот, кто его так когда-то назвал, имел в виду коксовый каменный уголь, а вовсе не слэнговое название кокаина. Но малообразованные бродяги решили, что это есть тонкая ирония и классная ржака, назвать черного — в честь белого порошка.
— Не твоего ума дело, — Хромой поскреб предплечье, украшенное тонким рисунком чешуи.
Которая была совсем не рисунком, потому что имела едва ощутимый рельеф и переливалась на свету. Едва заметно, но совсем не так, как положено обычной татуировке.
Он свистнул, вглядываясь куда-то в темноту.
Трое незваных гостей тоже уставились в ту сторону. И испуганно отпрянули.
Из зарешеченной дыры, куда сливались сточные воды, прямо к ним шагали три крысы. Жирные упитанные твари с длинными голыми хвостами и черными бусинками глаз, в которых плясали отраженные языки пламени.
— Чур-меня, чур! — перекрестился Ноздря, не заметив, как при этом болезненно скривилось лицо Хромого.
Потому что он не сводил взгляда с крыс.
Которые именно шли, встав на задние лапки, словно дрессированные.
Прямо к ним.
Не боясь ни людей, ни пламени.
Бродяги переглянулись и, не сговариваясь, бросились наутек, позабыв и про своего давнего приятеля, и про обещанный им ужин из жаренной крысятины.
— Странные они какие-то, — пробормотал Хромой, спокойно наблюдая, как один из зверьков карабкается по его ноге, ловко перебирая лапками и цепляясь коготками за одежду.
А когда крыса оказалась у него на ладони, бродяга свернул ей шею.