- Mesdames! - произнесла Арно резким, неприятным голосом. - Прежде чем спускаться вниз на молитву, я должна напомнить вам о ваших обязанностях. Вы перешли с Божьей помощью, - при этих словах она молитвенно подняла глаза к потолку, - в последний, выпускной класс, и теперь, так сказать, вы делаетесь представительницами целого института. На вас будут обращены взгляды всего учебного заведения; помните, что вы должны явиться примером для всех остальных классов...
- Ну, пошла-поехала, - сокрушенно произнесла Маня Иванова, - теперь начнется, наверное, бесконечная нотация, не успеешь и в кухню сходить...
В кухню ходили каждое утро три дежурные по алфавиту воспитанницы осматривать провизию - с целью приучаться исподволь к роли будущих хозяек. Эта обязанность была особенно приятной, так как мы выносили из кухни всевозможные вкусные вещи, вроде наструганного кусочками сырого мяса, которое охотно ели с солью и хлебом, или горячих картофелин, а порой в немецкое дежурство (немецкая классная дама была особенно добра и снисходительна) приносили оттуда кочерыжки от кочней капусты, репу, брюкву и морковь. Немудрено, что Маня Иванова - страшная лакомка - так сокрушалась, теряя возможность, благодаря длинной речи Арно, попасть на кухню. А Маня очень любила туда ходить, потому что старший повар, Кузьма Иванович, особенно благоволил к ней за ее необыкновенный аппетит и награждал ее с исключительным усердием и зеленью, и мясом, а иногда даже яйцами и сахаром, из которых Маня мастерски готовила вкусный гоголь-моголь.
Наконец m-lle Арно окончила свою речь, и мы, построившись парами, вышли из дортуара.
В столовой - длинной, мрачной комнате первого этажа - все классы были уже в сборе. Среди зеленых камлотовых форменных платьев и белых передников институток там и сям мелькали цветные, темные и светлые незатейливые и нарядные платьица новеньких, поступивших в разные классы. Весь седьмой класс состоял исключительно из них. Робкие, по большей части взволнованные личики новеньких приковывали общее внимание, которое еще более смущало маленьких девочек, впервые очутившихся в чуждой для них обстановке.
Прозвучавший звонок напомнил о молитве. Все воспитанницы поднялись со своих мест и, обернувшись спинами к входной двери, устремили глаза на маленький образок, висевший на самом верху дощатой перегородки, отделяющей столовую от буфетной.
Дежурная Чикунина вышла на середину комнаты с молитвенником в руках и начала своим чудным грудным голосом: "Во Имя Отца и Сына и Святого Духа". За этим вступлением следовал целый ряд молитв. Додо Муравьева, наша вторая ученица (я считалась первою по классу все семь лет, проведенные мною в институте), прочла несколько стихов из Евангелия; воспитанницы стройным хором пропели молитву за государя, после чего все разместились за длинными столами, по десяти человек за каждым, и принялись за чай.
- Знаете, душки, я вам скажу одну вещичку! Только, чур, никому ни слова, чтобы наш стол только и знал, - неожиданно произнесла тоненькая, быстроглазая девочка Сара Хованская, обращаясь к девяти остальным, занимавшим стол старшего класса.
- Говори, только не ври! - круто оборвала Хованскую всегда несколько резкая на язык смуглянка Дергунова.
Сара Хованская любила прихвастнуть немного, признавая в себе эту слабость, ничуть не обиделась на замечание Киры.
- Ей-Богу, не совру, душка! - обещала она и в подтверждение своих слов быстро перекрестилась.
- Ну ладно, тогда выкладывай, - милостиво разрешила Дергунова, уставившись на нее своими цыганскими глазами.
- Дело в том, mesdam'очки, - обрадованная общим вниманием, заговорила Сара, - что у нас в выпускном классе скоро будет новенькая!
- Вот глупости, - вскричала Маня Иванова, спокойно до этого уплетавшая черствую институтскую булку, - вот чепуха-то! Институтское правило запрещает принимать новеньких в выпускной класс...
- Ах, молчи, пожалуйста, ты ничего не знаешь! - рассердилась Хованская, не любившая Маню. - Это для простых смертных не допускается, а будущая новенькая - важная аристократка и училась где-то в Париже и сюда поступит только проверить свои знания и приучиться к русскому языку... Она страшная, говорят, богачиха.
- Душка Хованская, - выскочила Бельская, - скажи мне по секрету, откуда ты это узнала?
- Очень просто. Мне передала Крошка, а ей говорила ее тетка инспектриса.
- И это правда? - усомнилась Краснушка, сидевшая о бок со мною за чайным столом.
- Ей-Богу, правда, mesdam'очки! - еще раз перекрестилась Хованская на видневшийся в отдалении образ.
- Сара, не божись! На том свете ответишь! - с укором произнесла Танюша Петровская - самая богобоязненная и религиозная девочка из всего класса.
- Ну уж тебе-то, гадалке и прорицательнице, хуже достанется! оборвала ее Сара.
- Душки, не грызитесь! - примиряющим тоном проговорила Миля Корбина, не выносившая никаких ссор и неурядиц между "своими".
- Mesdames! Вы являетесь, так сказать, представительницами целого института! На вас обращены глаза всего заведения, и вы должны служить ему примером... - произнесла с расстановкою Краснушка и, неожиданно сморщив свое беленькое личико в забавную гримасу, стала вдруг до смешного похожа на Арно.
- Ах, Маруся! Вот чудесно! Еще, душка, еще! - заливаясь веселым смехом, приставали к ней подруги.
Я одна не смеялась: в моей памяти еще слишком живо стояло неприятное происшествие с тою же Краснушкою, когда она, увлекшись такой же, как сейчас, проделкой, не заметила подкравшейся сзади mademoiselle Арно, была уличена ею и оставлена без передника в наказание за "непочтение к старшим".
- Перестань, Маруся! - урезонивала я мою расшалившуюся подругу. - Ну что за охота получать выговоры, право!
- Ах, Галочка, ты всегда помешаешь моему веселью! - с досадой произнесла она. - Всегда во всем найдешь что-нибудь нехорошее... Знаешь ли, Люда, - помолчав немного, добавила она уже мягче, - мне кажется иногда, что ты слишком уж хороша для меня и что я недостойна быть подругой такой "тихони" и "парфетки", как ты... Тебе куда полезнее было бы дружить с нашими "сливками" - Додо Муравьевой, Варюшей Чикуниной, Вольской, Зот и пр., и пр., и пр.