- Мушка, спрячь, спрячь записку! - зашептали ей со всех сторон ее доброжелательницы.
Но было уже поздно. Еще секунда - и злополучная записка очутилась в руках дяди Гри-Гри.
С невозмутимым хладнокровием он громко прочел классу, умышленно растягивая слова, в то время как обе девочки, и Маня и Мушка, сидели красные, как пионы, от стыда и смущения.
- Вот так фунт!.. - комически развел он руками. - Я думал - это они теорему решали, а они... щи с кашей... котлеты!.. Да еще мена... Бр! бр!.. Ай да синьорины мои воздушные! И не стыдно вам за уроками-то хозяйничать? Ведь математика дама важная и требует к себе почтения и внимания! Ведь вы уже теперь, так сказать, синьорины великовозрастные, и, следовательно, хозяйственные дела побоку надо. Госпожа Иванова, хозяюшка вы моя несравненная, - тем же тоном шутливого негодования обратился он к алевшей, как зарево, Мане по окончании урока, - приятного вам аппетита от души желаю!
- Вот, душка, опростоволосилась-то! - сокрушенно закачала головою Миля Корбина, подсаживаясь к пострадавшей Мане, лишь только дядя Гри-Гри ушел из класса.
- Ну вот еще! - лихо тряхнув своей черноволосой головкой, вскричала Кира. - Что ж тут такого! Хотя мы и воздушные создания, но питаться одним лунным светом и запахом фиалок не можем.
- Mesdam'очки, француз не придет, и Maman прислала сказать, что в свободные часы будет гулянье, пока хорошая погода! - пулей влетая в класс, заявила запыхавшаяся и красная как рак Хованская.
- Ура! - закричала не своим голосом Дергунова, и в тот же миг сразу оселась под строгим, уничтожающим взглядом вошедшей Арно.
- Taisez vous donc, Дергунова! - вскричала она вне себя от гнева. Рядом урок физики, а вы кричите, как уличная девчонка!
- Вот еще! - заворчала себе под нос Кира. - Не смеете ругаться... Мой папа командир полка, я вовсе не уличная. Противная, гадкая Арношка! Пугач желтоглазый!
Когда Кира начинала возмущаться, удержать ее не было никакой возможности. По институту ходили слухи, что Дергунова была по происхождению цыганка и ее малюткой подкинули ее отцу, капитану Дергунову, командовавшему тогда ротой в Кишиневе. Самолюбивая, гордая от природы, Кира возмущалась этими слухами, и всякий намек на ее происхождение болезненно задевал ее. Поэтому и сейчас данное ей Арно прозвище возмутило ее, и она расшумелась не на шутку.
- Бог знает, как с нами здесь обращаются, - почти вслух, не стесняясь близостью классной дамы, ворчала она, - если б наши родные только узнали об этом!
- Ах, душка, - сочувственно произнесла Миля Корбина, сидевшая на одной парте с Кирой, - плюнь ты на это дело и на противную Ар... - Миля не договорила, потому что Пугач стоял перед нею.
- Une demoiselle qui плюет, - своим дребезжащим, неприятным голосом произнесла она, особенно сочно и раздельно выговаривая слова, - не получает 12 за поведение.
И она величественно зашагала между партами, приблизилась к красной доске, на которой писались имена лучших по поведению воспитанниц, и своим костлявым пальцем стерла с доски имя Корбиной.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! - сочувственно произнесла Кира. Уж и до "парфеток" добираться начинает (Миля считалась "парфеткою" по поведению)! Противная Пугачиха!
- Mesdames, mettez vous par paires et suivez moi (встаньте в пары и следуйте за мной)! - тем же невозмутимым голосом произнесла Арно, и мы, сгруппировавшись на середине класса, встали в пары и направились в сад.
ГЛАВА IV
Принцесса из серого дома
Громадный институтский сад пестрел своим осенним нарядом. Желтые клены, красноватые липы и подернутые пурпуром кусты бузины составляли слегка поредевший, но прекрасный букет из резких, красивых тонов осени.
В последнюю аллею разрешалось ходить только выпускным и пепиньеркам. Младшие классы ограничивались гимнастической площадкой и ближайшими к крыльцу дорожками.
Едва девочки разбрелись по саду, как из дальнего угла, служившего наблюдательным пунктом, откуда институтки следили за серым домом, послышался звонкий и взволнованный голос Бельской:
- Сюда, mesdam'очки, сюда идите, скорее!
Мы с Краснушкой, спокойно было рассевшиеся на садовой скамейке, быстро вскочили и, схватившись за руки, побежали на зов.
В беседке из акаций, с которых уже давно слетела листва, стояли кое-кто из наших с отчаянно размахивавшей руками Белкой во главе.
- Смотрите! Смотрите! - увидя нас, прошептала она, захлебываясь от волнения. - Вот чудеса-то!
При этом она указывала нам рукою по направлению серого дома...
Я подняла голову, взглянула... и отступила, удивленная новым необычайным зрелищем. Серый дом преобразился... Ставни, плотно заколоченные в продолжение целого лета, теперь были открыты, и чисто вымытые окна ярко блестели стеклами в лучах сентябрьского солнца. Но не дом и не ставни привлекли наше внимание.
Одно из окон было раскрыто, и в амбразуре его стояла девушка в белом платье, с двумя тяжелыми косами, ниспадавшими ей на грудь по обе стороны прелестной головки... Девушка была очень красива той чисто сказочной, мраморной красотой, которая сразу бросается в глаза и приковывает взоры. Белое воздушное платье дополняло волшебный образ, и вся она казалась чудесным олицетворением мечты, воплощенной грезой...
- Ах, дуся! Mesdam'очки! Вот красавица-то! - восторженно зашептала Миля Корбина. - Куда лучше Вали Лер, право!
- Ну вот еще! И сравнить нельзя! Наша Валентина ей в подметки не годится! - авторитетно заметила смуглая Кира, не любившая особенно стесняться в выражениях.
- Ах, душки, кто она? - зашептала Маня Иванова, широко открывшая рот от удивления. - Верно, княжна какая-нибудь или графиня... В таком роскошном доме живет!
- Не все ли равно, mesdam'очки, - вмешалась в разговор Краснушка, кто бы она ни была - какое нам до нее дело! Вы точно никогда людей не видели: уставились в упор - даже неприлично. Только сконфузите бедняжку!
Но "бедняжка" и не думала конфузиться... Ни малейшая краска смущения не трогала эти бледные, словно из мрамора изваянные щеки; глаза ее, большие, смелые, прозрачно-синие, как морская волна, сощурившись немного, смотрели на нас с дерзким любопытством. Полные, яркие губки, странным диссонансом алевшие на этом бледном лице, улыбались не то насмешливо, не то надменно.