Командовал тут высокий полковник с неприятным жестким лицом. Под его руководством из дверей выносили тела, пахло порохом и кровью.
— Одного из милиционеров они утащили с собой! — громко доложил кто-то изнутри.
— Нельзя оставить им источник информации, — заявил полковник. — Группе подготовиться! Где наш оператор?
— Я, тащполковник! — отрапортовали из темноты. — Четыре минуты готовность репера!
— Борь, не хочешь тряхнуть стариной? — спросил полковник у Боруха.
— Да, пожалуй, — ответил тот и надел шлем-сферу.
Подбежал военный, знаки различия которого были не видны под тяжелым бронежилетом, он принес ростовой щит из какого-то темного металла и встал первым, спиной к реперу. Борух, зарядив новую ленту в пулемет, встал за ним, еще несколько человек выстроились сзади, формируя клин — острием от репера наружу. Замыкающим был оператор, которого я узнал по планшету — такому же, как конфискованный Леной у Артема.
— Пленных не брать, раненых не оставлять, — сказал подошедший полковник. — Пошли!
— Готовность! — доложил оператор. — Сдвигаю!
Я впервые увидел, как выглядит реперный переход со стороны, — люди, напряженно стоящие с оружием в руках, задрожали, как изображение на сбоящем мониторе, и исчезли. Казалось, на долю секунды их силуэты повисли, нарисованные в воздухе черной клубящейся тьмой, — и все, как и ни бывало.
— Тайминг репера? — спросил полковник.
— Восемь минут, — ответили сзади.
— Пятиминутная готовность!
Военные забегали, засуетились, в окне появился толстый пулеметный ствол, солдаты тащили мешки с песком, складывали из них стрелковые ячейки. Я почувствовал себя лишним и вышел на улицу. Светало, было прохладно, и ложиться спать уже не хотелось.
О том, что эти пять минут прошли, догадался по крикам и мату, донесшимся из помещения. Все вдруг забегали, кого-то понесли на носилках, подлетел антикварный грузовик, оснащенный вместо кузова белой будкой с красными крестами. В грузовик, матерясь, грузили стонущих раненых, среди них был щитоносец — не спас его, похоже, тяжелый броник. Борух вышел последним, вытащил и прислонил к стене щит, поковырял пальцем задумчиво его поверхность.
— Ну как, отбили? — спросил я.
— Нет, — коротко ответил он, — но языка они не получили.
Я не стал выяснять подробности.
— Очень сильно их скорострелки шьют, — пожаловался Борух. — Никакой броник не держит. Если бы не щит — все бы там остались.
— И что теперь? — спросил я.
— Да хер его знает, — пожал он плечами. — Мы им тут здорово наваляли, — они засады не ждали. Да и там добавили неплохо… Но это тупик.
— Почему? — не понял я.
— Они уже не могут прорваться в Коммуну — разом крупные силы через репер не перебросишь. Везде, где попытались — везде огребли. Сообщают, что хуже всего было на одном репере, на открытой местности. Они выломились там в чем-то типа бронемашины, и это был, видимо, предел их переноса. Ребята ее с граников расковыряли, но с большими потерями. У нее что-то типа пулемета в башне — адская вещь, танк в решето раздырявило… Теперь все реперы окружают бетонными столбами и минами, ставят ДОТы… Но и мы в том же положении — хрен прорвешься. Я ж говорю — тупик. Мы в осаде.
— Печально, — покачал я головой и, пока Борух увлечённо ковырял вмятины на щите, потихоньку покинул место событий.
Дело в том, что мне пришла в голову одна неприятная мысль — рано или поздно (причем, скорее рано) до кого-то из коммунаров дойдет, что, при такой изоляции реперов, у них остается один способ обойти осаду — некий автомобиль, который я уже привык считать своим. И, как только эта идея осенит их Совет, как долго я останусь владельцем этого транспорта? Да ровно столько времени, сколько нужно для отдачи приказа на конфискацию. Так что я рванул за Ленкой почти бегом — черт с ней, с обещанной помощью, тут бы при своих остаться.
Не успели буквально чуть-чуть — хотя жена моя, впервые в жизни, не потратила на сборы и двух минут. С Палычем столкнулись прямо возле машины — он предусмотрительно прихватил с собой пару каких-то вооруженных людей в штатском.
— Пришли проводить? — спросил я его.
— А вы никуда и не отправляетесь, — отрезал он. — Во всяком случае, на этой машине.
— Начинаю заново осмыслять глагол «скоммуниздить», — сказал я нейтральным тоном.
— Случай крайней необходимости! — отмахнулся от меня Палыч.
— Ну да, ну да… — не сдавался я. — Ушедшим это расскажите. У них, вроде, тоже необходимость.