Однажды я присутствовал на необычайном судебном заседании. Разбиралось дело ненца Ивана Вылки. Игнатий Талеев настоял, чтобы дело слушалось в срочном порядке, как показательное.
За столом суда три ненца: председатель, с дико торчащими волосами, словно в всклокоченном парике из конских волос; заседатель, сидевший справа, с еле заметным разрезом глаз, и рябоватый лицом Игнатий Талеев.
Хотя туземным судам разрешено судить устно, но Игнатий Талеев, будучи грамотным и несколько знакомым по Архангельску с процессуальной стороной, держал перед собою обвинительное заключение.
Обвиняемый Иван Вылка сидел на одной скамье с заседателями и громко договаривался с председателем суда о том, чтобы скорее кончать «говорилку» и итти бросать невод:
— Чайки волнуются у берега: подошел омуль.
Соблюдая официальность, Талеев косо поглядывал на разговаривающих. На полу расположились ненцы. Они пришли слушать, как будут судить Ивана Вылку.
Стоя, Талеев бесстрастным голосом прочитал писанное карандашом заключение. Иван Вылка обвинялся в том, что в пьяном виде подрался с ненцем Вилейским, матерно обругал агента ненецкого кооператива и с песнями, с криками разгуливал по Хабарову.
— Орал на все становище! Это не годится! — строго прибавил от себя Талеев.
— Что ж такого? — возразил обвиняемый, обращаясь за сочувствием к председателю. — По что теперь так: нам пить нельзя, а русские пьют?
— Знаем мы! Русаки имеют вино! — поддержали ненцы с пола.
— Русские не пьют, — уклончиво заметил Талеев, вставая.
Судьи обязательно вставали, обвиняемый говорил сидя.
Такой церемониал завел Талеев, спутавши процессуальный порядок.
— Как не пьют! — заорал обвиняемый. — Вести бегут, что в Тельвиске было много водки. А к нам не привозят! Наши люди в Тельвиску ходили, своими глазами видели!
— Так, так, — подтверждали ненцы.
Поднялся говорить председатель суда и совсем для нас неожиданно выпалил следующее:
— Раньше как бывало хорошо! Приезжал, я помню, Кожевин-купец — всегда вина привозил. Нашему человеку как можно без жидкого огня? — напал он, потрясая конскими волосами, на Игнатия Талеева. — Непогода, ветер, снег. Промерзнешь хуже вэнико[7]. В чуме костра делать не надо: жидкий огонь не дымит, а как согревает! Госторг вина не дает, кооператив не дает. По что такая жизнь! Еще в прошлом году вайгачским зимовщикам норму спирта давали. Нам бы такую норму надо!
Ненцы одобрительно заливали:
— Не один Кожевин возил, Серебряков возил, каждый купец возил!
Коротко высказался заседатель с еле заметным разрезом глаз:
— Нам нельзя, а всем можно? Чем самоедин хуже другого?
— Ну, ладно, — сказал примиряюще Талеев, положение которого становилось все затруднительней, — выпил, но зачем по всему станку песни орать?
— А по что нельзя петь? Что тут худого? Когда язык мочишь, всегда веселье бывает. Такой наш закон.
— А зачем обматерил агента?
— Он мезенку[8] под засол омуля не дает. Говорит — нету, а шесть мезенок лежит. И по что таких агентов посылают?
Я не знаю, о чем Талеев переговаривался, наклонившись к председателю и ко второму члену суда, но, переговорив, он объявил решение: штраф три рубля.
— Штрап тебе! — назидательно сказал председатель.
— Не буду платить! — решительно отказался Вылка.
— Не будешь — оленя заберем, — спокойно разъяснил Талеев.
— Ну и не давай оленя! — со странной противоречивостью вдруг посоветовал председатель. — Силком никто не возьмет, тогда в большой исполком жаловаться будем!
— Попеть нельзя, — бурчал Вылка, выхоля с председателем из хаты к обсыхающему на траве неводу.
Когда опухший шар покрасневшего солнца лег на Вайгач, в пекарне завешивали оленьими шкурами окна. Талеев устраивал антиалкогольный вечер с кино-сеансом. Культработник произнес речь: алкоголь — яд, водка разрушает нервную систему. Ненцы, услышав знакомое слово «водка», причмокивали от удовольствия.
— Раньше за песца целую бутылку давали, — вспоминали они вслух, пуская слюнку.
— Потому так худо и жили, — не выдержал комсомолец Ефим Лабазов.
Затрещал кино-аппарат.
— Во как много водки! Хорошо же в городе! — кричали старики, когда на экране запрыгал стол с бутылками, за которыми сидели прогульщики-пьяницы.
К Талееву подбежал Вылка: