«Дело в том, что большинство женских танцев издревле имеет эротическую имитативную природу, – мысленно усмехался режиссер-постановщик. – С развитием и усложнением культуры эта эротика прячется под слоями условностей, становится аллегоричной до неузнаваемости. Простейший пример: «Во поле береза стояла…» в исполнении ансамбля русской народной песни и пляски. Кое-какие танцы у местных девушек, конечно, имеются, только Нилок их не знает, поскольку была как бы парией, и ее на «танцульки» не звали. Некоторое чувство ритма у нее есть, а вот интуитивная «грация и пластика» отсутствуют напрочь. Поэтому она просто имитирует (пардон!) мастурбацию или соитие».
Когда Семену показалось, что зрители правильно поняли эту «музыкальную» пантомиму, он подал танцовщице новый сигнал, и она потянула завязанный на бантик ремешок, которым был зашнурован ворот рубахи. Шнуровку она ослабила и стала потихоньку вылезать из одежды. Когда на свободе оказалась левая рука и плечо, толпа издала томный стон и придвинулась ближе.
«Кажется, я не ошибся, – оценил результат Семен. – Вообще-то, стриптиз, наверное, самое древнее шоу в мире, но тут случай особый».
Идея постановки такого номера возникла следующим образом. В результате общения с Нилок и собственных наблюдений Семен сделал удивительный вывод: при всей словесной «развязности» у туземцев строжайшее табуирована нагота человеческого тела. Причем и мужского, и женского! Обычай дозволяет женщине обнажать при посторонних стопу и половину голени или руку до локтя. Сам же локоть или голая коленка – это м-м-м… Мужики даже в сильную жару своих пропотевших рубах не снимают. Купаются в реке женщины и мужчины строго раздельно, дети отдельно от взрослых. Когда Нилок привязывали на лесном капище, это делали женщины, чтобы кто-нибудь из мужиков, не дай бог, не увидел ее голой. В общем, и смех и грех!
Это было тем более смешно, что, по уверениям Нилок, внутри семей, то есть за дверями жилищ царил сплошной разврат. Отцы семейств не только грешили снохачеством, но и… В общем, сказать стыдно. Но – в темноте!
Такое этнографическое открытие, естественно, потянуло за собой хулиганскую идею устроить туземцам стриптиз – в коммерческих целях, конечно. Тем более что в труппе имелась юная особа, которой терять было решительно нечего. «А не побьют? – засомневался сначала Семен. – Могут, конечно, но шуты и скоморохи издревле зарабатывали тем, что балансировали на грани общественных запретов или даже демонстративно их переступали. Им как бы дозволялось то, что не дозволено нормальным людям. За это много веков подряд артисты были одновременно любимым и презираемым сословием. Достаточно вспомнить фильм „Андрей Рублев" и скомороха в исполнении Р. Быкова».
Неуклюжий, но однозначный танец продолжался. Нилок еще больше распустила ворот рубахи, потянула ее вниз и извлекла наружу довольно аппетитную грудь. Семен смотрел не на нее, а на зрителей, и пытался понять, что женщины-то в этом находят интересного?! В толпе же происходило невнятное движение – не отрывая взгляда от «сцены», мужики пытались продвинуться вперед, а женщины их как бы не пускали.
После освобождения второй груди ворот рубахи получил свободу и…
И упал вниз!
Толпа ахнула.
Но рубаха застряла на крутых бедрах и дальше не пошла. Зрители разочарованно замычали, кто-то из задних даже крикнул с досады:
– Э, ты чо?! Так нечестно!
– Что ты сказал?! – прервал выступление Семен и кивнул танцовщице: – А ну, одевайся!
Нилок моментально вернула одежду в исходное положение и стала испуганно оглядываться. Толпа дружно взревела. Общий смысл криков был примерно такой: «Вы что, офигели?! Дальше давай!!»
Но Семен не испугался – он подхватил с земли шкуру-подстилку, демонстративно закутал в нее девушку и заорал на зрителей, мешая русские слова с местными:
– Извращенцы! Импотенты!! Грабители!!! Мы что, задаром работать должны?! Да нас еще и обвиняют!!
В задних рядах возникло движение, и Семен догадался, что там зрители бьют морду коллеге, не вовремя подавшему голос. Пит же загородил своей широкой спиной артистку, принял воинственную позу и начал грозно рычать на публику.
Когда немного поутихло, вперед протолкался солидного вида мужик с окладистой бородой:
– Слышь, гургул, ты народ-то не обижай! Пускай девка покажет, что там у нее есть!
– Кое-что есть, – заверил Семен. – А только фиг вам! Не уважаете вы нас!
– Не, ну ты это – не того! – обиделся представитель народа. – А то ведь и в рыло можно!
– Не боюсь я вас! – заявил Семен. – Не уважаете вы нас, а без уважения продолжения не будет! И никогда вы не увидите, как у нее там! Без волос, между прочим…
– Да ты чо?! – вытаращил глаза туземец. – Совсем?!
– Ну, да, – добил его артист. – Абсолютно!
Растерянный мужик оказался оттесненным во второй, а затем и в третий ряд. В толпе возникла бурная дискуссия, в которой принимали участие и мужчины, и женщины. Первые готовы были поверить, что такое возможно, вторые же авторитетно кричали, что при таких «кормилках» волосы должны быть обязательно. А еще повторялось слово «уважение».
Все это шумство продолжалось довольно долго, а потом впереди оказался знакомый бородач.
– Слышь, ты, гургул! – сказал он и солидно откашлялся. – Мы тут эта – того! В общем, окажем те уважение. Ребята побежали уже. Пущай показывает, пока не стемнело!
Невеликое время спустя в арендованный артистами жбан было влито литров пять-шесть «уважения». Народ начал занимать места, но Семен, заглянув в емкость, возмутился:
– Да вы что?! Белены объелись?! За такое-то уважение, может, еще и руками потрогать захотите?! Надо, чтоб полный был, придурки несчастные! Полный, а не половина!
Зрители громко и разноголосо высказали Семену все, что о нем думают, но он остался непреклонен. Бить его не стали, а начали вновь совещаться. В конце концов представитель общественности сделал начальнику труппы новое предложение:
– Ты, гургул, нехороший человек. Надо бы тебя потоптать, да боязно духов лесных прогневить. Куда тебе столько пива?! Упьесся же!
– Не ваше дело! – гордо ответил артист. – Мне лешего поить надо, а в него много влезает. Полную давай!
– Ну, ты, эта… В общем, обговорили мы тут… Полную, значит, притащим, а енту, значит, заберем. Стока много сразу дед нам не даст – прижимистый он.
Семен подумал и согласился:
– Ладно! Только сначала полную принесите, а потом уж эту забирайте!
– Без обмена дед не выдаст! Говорю же: прижимистый он!
В конце концов они договорились, и концерт продолжился – уже при свете берестяных факелов. Номер с раздеванием был начат сначала и доведен до конца. На лобке у Нилок волос действительно не оказалось, поскольку они были тщательно сбриты Семеновым ножом в санитарно-гигиенических целях. Разойтись зрители согласились лишь после того, как Семен заверил их, что завтра будет продолжение (и повторение!) программы. А если артистам будет оказано достаточно уважения, то ручной леший Пит тоже покажет кое-что интересное – особенно женщинам!
В итоге в распоряжении труппы, помимо еды, оказалось литров тридцать (если не больше!) местного напитка. Пока Семен перетаскивал вещи под навес, Пит решил воспользоваться моментом (потом не дадут!) и произвел дегустацию. Ее результат оказался отрицательным – питекантроп начал плеваться и фыркать. Поняв, в чем дело, Семен дал ему пинка за самовольство и повторил его опыт.
– Да, – сказал он, выплюнув жидкость. – Нас гнусно обманули подлые туземцы! Нужно очень сильно хотеть, чтобы пить такую гадость. Лично я – не могу. Вероятно, это брак или отходы пивоваренного производства. Но… Но мы не будем предъявлять претензий! И знаешь, почему? Потому что в этой бурде содержится, как минимум, вдвое больше спирта, чем в обычном здешнем пиве!
На другой день утром Семен отправился в гончарную мастерскую. Работники выглядели хмурыми, на приветствие отреагировали вяло и посоветовали убраться от греха подальше – пока не началось. Семен обещал убраться немедленно – как только узнает, что случилось. Ему доходчиво объяснили, что, благодаря проклятому гургулу, остатки запасов пива, имевшиеся в деревне, вчера были выпиты. «Мою первоначальную дозу деду, конечно, обратно не сдали, – догадался Семен. – Сами употребили, жулики!» Теперь люди страдают, а поправиться нечем. «Горькушка» же упреет лишь к обеду.